У нас всегда были эти деньги для отца. В этом мы видели как бы завершение наших жертв, нашего подвига. Это была наша в ы с ш а я г о р д о с т ь. Мама ни разу не сказала: «А знаешь, сегодня у меня нет денег!» Моё воображение отказывается нарисовать эту картину, услышать, чтобы она могла это сказать. Гордость не допускала этого. Гордость! Это она питала меня, заменяла мне пищу. Она была моей советчицей, моей религией. Но как мы её понимали?
Мы становились даже на сомнительные пути в добывании денег. Мы изобретали их сами. Нам самим приходилось делать открытия в лёгких мошенничествах, которые проглядел закон. Например, в ювелирном магазине мама долго выбирает золотые часы, подарок дочери ко дню рождения. Она не может решиться, что взять. Ей надо посоветоваться дома. Наконец – и всё в самой благородной, аристократической манере – она решает взять трое часов посмотреть, на дом, обещая дать ответ сегодня же, к вечеру. В те патриархальные времена давали с поклоном и без расписки, да и за офицером стоял полк – риска для магазина не было. Придя домой, часа через два мать посылала Ивана к ювелиру, возвращая двое часов и записку, что покупает третьи и зайдёт рассчитаться, как только будет в городе за покупками, дня через два, не позднее. С третьими часами Иван бежал в ломбард. Он возвращался с деньгами, и вечером повторялось обычное:
– Пожалуйста! Саша, дай мне кошелёк, там, кажется, есть деньги.
И отец шёл играть. А маме оставалось только надеяться на выигрыш.
Судьба, казалось, тоже играла с нами: они случались – эти огромные выигрыши. Отец возвращался домой взволнованный, ступая неровным, лихорадочным шагом. Он что-то пытался насвистывать, но у него прерывалось дыхание. Ещё в прихожей он начинал из всех карманов вынимать деньги. Он бросал их горстью на столы, на стулья. Золотые монеты, звеня, раскатывались по полу. Он никогда не нагибался, чтобы поднять их. Он рассыпал деньги дождём над кроватью, где будто бы спокойно спала мама. Он шёл в мою комнату и пригоршней совал деньги под мою подушку.
У нас начиналась лихорадка удачи.
Рано утром Иван ползал по полу, собирая упавшие монеты. Он поднимал ковры, бесшумно передвигая мебель. Мать, непричёсанная, неумытая даже, сидела в столовой с чашкой кофе и записной книжкой: она торопилась.
И для выигрышей был у нас свой ритуал. В такие дни отец спал долго, и до его пробуждения мама старалась распорядиться с уплатой долгов. Она никогда не упоминала, что взяла деньги, отец не спрашивал, возможно, и не замечал, так как я никогда в жизни не видела, чтоб он считал деньги. Иван – навытяжку – стоял перед матерью, выслушивал приказания. Прежде всего мать отдавала долг Ивану, а он, счастливый, кланялся и благодарил. Затем, спешно, он бежал платить самые насущные долги – за пищу, в ломбард и тем неизвестным, у кого Иван брал взаймы для нас.
Оставшиеся деньги мать укладывала живописной кучей перед прибором отца. Она развила настоящее искусство, как сделать эту горку пушистой, чтобы казалось побольше, чтоб незаметно было, что кое-что взято.
Вижу отца в такие дни. Он выходил в столовую в малиновом халате. В такие дни у него были лазоревые глаза. Глядя на него тогда, я понимала маму: ему можно было всё простить.
Выпив чашку кофе, отец начинал с Ивана.
– Ну-ка, Иван, – говорил он, давая ему десять рублей, – выпей чего-нибудь за моё здоровье!
И Иван, беря деньги дрожащей рукой, отвечал:
– Слушаюсь, ваше благородие!
Затем отец обращался к нам:
– Ну-с, мои дорогие дамы, объявляю праздник! Едем по магазинам. Делайте ваши покупки!
Так начиналось одно из наших горших унижений. В городе, конечно, уже знали о колоссальном выигрыше. Все, кто видел нас, с трудом скрывали улыбки. Отец покупал всё что попало, не спрашивая о цене: кружева, духи, веера, браслеты, ленты, шляпы, конфекты, цветы, книги, ноты. Приказчики хихикали за нашей спиной, зная, что будет дальше. Едва вернувшись, мать – секретно – посылала с Иваном всё, что было возможно вернуть в магазины. Она даже не раскрывала пакетов: они уходили в той же обёртке. То, что не брали обратно, посылалось в ломбард, в лавку подержанных вещей, за дешёвку, лишь бы получить деньги. Иван по уходе отца в собрание рапортовал об исполнении поручений. Часто это были унизительные для нас отказы. Мать слушала, закусив губы. И всё же ни разу в жизни она не отказалась от этих поездок в магазины: она понимала, что эти часы были единственной гордостью отца, вершиной его роли, его иллюзией семейного достоинства, и она не хотела лишать его этого выдуманного счастья.
Удача, как известно, длится недолго, и через неделю, вечером, без четверти девять, отец говорил:
– Ну-с, теперь в собрание. Китти, не одолжишь ли мне несколько рублей?
И мама отвечала спокойно:
ebooksa