Дом на Сиреневой улице,

22
18
20
22
24
26
28
30

– Простите, а что, совсем никого нет?

– Совсем никого.

– Не может быть, кто-то там всё-таки есть. Ведь кто-то же должен был сказать: «Совсем никого».

– Записку в двери оставьте, хозяин потом почитает.

Уф, ушли, можно расслабиться. До связи с начальством еще 30 минут.

За дверью дикое рычание, кажется, через пару минут мою дверь вынесут. Обреченно иду ее открывать. На пороге двое. Вылитый Швондер. И вылитый Швондер №2.

– Мы из «Гринписа» по вопросу защиты кошек. Соседи жалуются, что вы их регулярно дерете. Плюс стреляете из огнестрельного оружия. У животных стресс!

– Никого драть нельзя! Запомни это раз и навсегда. На человека и на животное можно действовать только внушением.

Гринписовцы взирают на меня с благоговейным ужасом и молча обходят квартиру по периметру. Кошек, и правда, в квартире нет. «Клинского» тоже уже нет – последние две бутылки покидают квартиру вместе с защитниками драных кошек.

Уф, можно расслабиться. До связи с начальством полторы минуты. Включаю Zoom, настраиваю звук и камеру. Я, гордый потомок индейцев сиу по имени Грегори Охрямкин, поправляю убор из перьев на голове и готовлюсь отчитаться начальству из ЦРУ, что за полтора месяца, что я здесь, никто так и не заподозрил во мне американского шпиона.

Закованные

Валерия Волкова

Из подъезда вышла симпатичная женщина с двумя маленькими сыновьями. Светлые густые волосы были аккуратно заправлены в пучок, а женственные формы тела с правильными изгибами были кощунственно одеты в спортивный костюм свободного кроя.

– Здравствуйте, Мариванна, как ваше здоровье? ― устало поздоровалась женщина с бабушкой на лавочке.

– Здравствуй, Настенька, ― вздохнула старушка. ― Слава Богу, всё хорошо. Ты опять одна с детишками гулять пошла?

– Да, Антоша отдыхает, вчера со смены поздно пришёл.

– Ну понятно, ― усмехнулась Марья Ивановна. ― Как всегда.

Настя улыбнулась бабульке своей шикарной белозубой улыбкой, но в глазах осталась печаль. Соседка была права. Антон никак не участвовал ни в воспитании детей, ни в бытовых делах, ни в семейных развлечениях. Каждый из супругов жил своей жизнью.

– Всегда так было, всё она сама да сама, ― шептала Марья Ивановна своей собеседнице Елене Михайловне. ― Помню, как она гуляла и по магазинам ходила с малыми. Старший двухлетний в коляске едет, а младшего в сумочке, как кенгуренка несёт, то на спине, то на животе. А этот муж её, денди, не иначе. Разоденется, раздухарится и идёт то с друзьями гуляет, то на железяки свои. Всё себе мышцы наращивает! ― гневно разошлась старушка.

– Думает, раз Наська деревенская, так баба крепкая, всё на себе тащить должна. А смотри, какая она красавица! Подкрась её, так вон вылитая Вера Брежнева. Уведут тут же. Да только не ценит она себя, ― горько вздохнула Марья Ивановна. ― Держится за него, как будто наручниками он её приковал к себе.