– Что-то еще?
– Хотелось бы знать, что теперь будет с лейтенантом Скарпой, – мягко сказал Брунетти и улыбнулся.
– А! – прозвучало в ответ. – Наверняка у него в Риме могущественные покровители. С ним ничего не случится.
– Кто же его так опекает? – спросил Брунетти все тем же ангельским тоном, вспоминая ее недавнее заявление по поводу лейтенантской головы.
– Не хочу строить догадки, дотторе! – отозвалась синьорина Элеттра и, обернувшись на шум у Брунетти за спиной, добавила: – Быть может, виче-квесторе ответит вам на этот вопрос.
С любезной снисходительностью, неизменно сопутствующей его беседам с нижестоящими коллегами, виче-квесторе Патта обратил внимание на подчиненных. Сперва он посмотрел на синьорину Элеттру, и его лицо смягчилось:
– Если вы говорите с Брунетти, означает ли это, что вы разговариваете и со мной?
– Конечно, я разговариваю с вами, дотторе! – приветливо отозвалась секретарша. – Иначе и быть не может.
Таким голосом можно продать что угодно – хоть мед, хоть стиральный порошок.
– О чем идет речь? – поинтересовался Патта тоном, который обычно приберегал для синьорины Элеттры, но не для Брунетти. Ни меда, ни стирального порошка комиссарио, судя по всему, не заслуживал.
Секретарша жестом указала на Брунетти. Тот принял подачу и моментально стал серьезным.
– Я как раз говорил синьорине Элеттре о том, как я рад, что офицер Альвизе дежурит в больнице, куда поместили эту несчастную девушку.
Как маяк, обращающий свой луч к новому кораблю, Патта повернул гладко причесанную голову, посмотрел на Брунетти и спросил:
– Девушку? – И после паузы добавил: – Альвизе?
– Со стороны лейтенанта было очень предусмотрительно подумать об этом.
– Нечасто услышишь от вас похвалу в адрес лейтенанта, а, комиссарио?
Как ни старался виче-квесторе скрыть самодовольную усмешку, она все-таки проявилась у него в голосе.
Брунетти, рассудив, что самодовольство все же лучше, чем подозрительность, рискнул изобразить раскаяние, покачал головой и ответил:
– Должен сказать, что это правда, дотторе. Но бывают случаи, когда следует признать чужие заслуги, кому бы они ни принадлежали.
Можно было, конечно, еще поджать губы и чуть заметно кивнуть, но зачем пересаливать? Брунетти подавил этот импульс.