Воскрешенный любовник

22
18
20
22
24
26
28
30

— Мы ничего с тобой не сделаем, убивать не станем в том числе.

Его голос звучал сухо, суше может быть только в пустыне Сахара.

Эрике хотелось выругаться на парня, но у неё не было сил.

— Значит, вы просто заберёте мои воспоминания и высадите на обочине с непрекращающейся головной болью и чувством, будто меня преследуют… пока тени, которые напали на него, не придут за мной, а я не смогу защитить себя, потому что не знаю, что, черт возьми, происходит.

Он посмотрел на неё, и его полуоткрытые глаза напомнили ей о породе Сибирский Хаски. Который кусается, но не лает.

— Мы отвезем тебя домой, а не высадим на обочине.

В этот момент открылась и закрылась пассажирская дверь фургона, а потом две пары шагов прошли вдоль бункера и скрылись через выход.

— Он хочет видеть её.

Из пассажирской двери выглядывал мужчина в хирургической форме, махая ей рукой… а когда Бородатый открыл рот, мужчина вскинул ладонь верх.

— Распоряжение врача.

— Есть риск нашей безопасности.

— Он жив и спрашивает про неё. А ты любишь пострелять. Так в чем твоя проблема?

Послышалось бормотание, но Эрика проигнорировала его… Как и доктор с распоряжениями. Но когда она подошла к фургону скорой помощи, Эрике предложили руку, и она приняла её… потому что сейчас ей было всё равно, кто и что о ней подумает.

Салон фургона напоминал гараж — такой же опрятный и чистый, и панель была отодвинута в сторону, открывая проход в медицинскую зону.

Пациент лежал на прежнем месте, на столе из нержавеющей стали, накрытый простыней. И словно почувствовав её появление, мужчина повернул голову и посмотрел на неё….

С отчаянием, которое она не понимала, мужчина протянул руку… и Эрика даже не пыталась удержать себя в стороне. По причинам, о которых она подумает позднее, она бросилась на его голую грудь, прижимаясь изо всех сил.

— Я думала, что ты умер, — прошептала она сквозь слезы, которые не смогла сдержать.

— Я тоже, — выдохнул он хрипло.

Когда его огромные руки обернулись вокруг неё, крепко сжимая, Эрика сделала первый свободный вдох, казалось, за целый год.

Или даже десятилетие.