— А ты вообще хоть на что-то способен?
Володя лишь пожал плечами, а про себя подумал, что если внезапно уснёт в процессе — такой результат его тоже вполне устроит.
Неприветливая грузная тётка за стойкой администрации, даже не поздоровавшись, сразу выдала:
— Номера только двухместные!
— Хорошо, подходит, — просто сказал Володя, не обратив внимания на негатив в свою сторону. Спокойно положил на стойку паспорт. — Любой.
Пока она записывала данные в старый пожелтевший журнал — ни о каком компьютере и речи не шло, — Володя бегло рассмотрел холл. В другой раз его, может, и удивила бы обветшалость и неопрятность обстановки, но сейчас он едва ли был способен на удивление. Гостиница будто застыла во временах СССР, давно не видела ремонта, лишь разрушалась с годами. Тяжёлые волнистые шторы, пыльные ковры, искусственные пальмы в пластиковых горшках, потемневшая деревянная мебель в трещинах лака — всей этой бутафорией пытались скрыть тот факт, что раньше здесь было обычное то ли семейное, то ли студенческое общежитие.
Лифт и вовсе оказался чуть ли не археологической находкой — дребезжащий и гремящий, он так хлопнул створками, когда закрылся, что Володя вздрогнул. Этому лифту для пущего устрашения не хватало лишь матерных надписей на стенах и выжженных кнопок.
— Мда… — протянул Игорь, когда Володя открыл двери номера, — какой-то клоповник. Вов, куда ты меня притащил?
— Ты можешь уйти, — не подумав, бросил Володя. Прозвучало, наверное, обидно. За спиной раздался тяжёлый вздох.
Скинув пиджак, Володя оглядел комнату и уныло улыбнулся. Её ровно пополам делил вытертый ковёр — красный с зелёными полосами. Две старые тумбочки — кажется, действительно ещё общажные. У стен друг напротив друга — две одноместные кровати, а на них — подушки, торчащие у изголовья треугольниками.
— Если я принесу домой Лидке блох, она меня убьёт.
Володя передёрнул плечами.
— Блохи на людях не живут.
Он уселся на кровать, упёрся затылком в стену. Лениво оглядел Игоря. Красивый, вообще-то. За прошедшие восемь лет его внешность стала привычной, но Володя помнил, как когда-то приходил в восторг от мысли, что этот мужчина принадлежит ему. Не полностью, была ещё жена и, возможно, другие любовники. Но в моменты близости Игорь вёл себя так, будто действительно принадлежит только ему.
— Рассматриваешь, будто впервые видишь, — подходя к нему, хмыкнул Игорь. Склонился над ним, протянул руку, ослабил узел его галстука. Расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, задел прохладными пальцами шею. Володя дёрнулся — не от пальцев, а от внезапного образа, что ворвался в голову.
Там тоже был галстук, только красный. И холодные пальцы — Володины. И вздрагивающий, красный от смущения Юра перед ним и его тёплая шея, которой, будто ненароком, касался Володя, помогая завязывать ему тот злосчастный галстук. Тогда он считал себя преступником — потому, что допускал эти прикосновения и врал самому себе, что это случайность.
Игорь его поцеловал — быстро, напористо, пылко, а у Володи внутри ни один нерв не дрогнул. Он не спал, но казалось, что проваливается во что-то очень напоминающее сон — там пахло пылью, и его тоже быстро и напористо целовали.
Телом он был тут — хотел Игоря, действительно хотел, прямо сейчас. А сознание было значительно дальше и не могло ухватиться за реальность. Будто спичка чиркала о вымокший коробок — трение есть, а огня нет.
Внезапно щека вспыхнула болью. Игорь ударил его — несильно, скорее пытаясь привести в чувство.
— Эй, ты вообще здесь?