Виннету. Сын вождя

22
18
20
22
24
26
28
30

– Мой белый брат видит, что этот убийца не достоин его заступничества, – произнес вождь. – И это христианин! Вы называете нас язычниками, но разве краснокожий воин позволил бы себе произносить подобные слова?

Я не ответил, потому что сказать мне действительно было нечего. Вообще, поведение Рэтлера меня озадачило. Раньше, достаточно было завести разговор об индейских пытках, он весь белел от страха, а сегодня, казалось, все на свете мучения ему были нипочем.

– Это не мужество, а безысходная злоба, – пояснил Сэм Хокенс.

– Но почему?

– Сэр, он полагает, что именно из-за вас попал в лапы краснокожих. С того дня, как его поймали, он ничего не знал про нас, а сегодня, увидев на свободе, понял, что мы в хороших отношениях с апачами. Теперь вот и думает, что тогда, замышляя нападение на апачей, мы морочили ему голову. Когда начнут пытать, запоет по-другому! Запомните мои слова, если не ошибаюсь!

Время тянуть апачи не собирались. Поначалу я хотел было удалиться, но, поскольку никогда раньше не видел ничего подобного, решил все же остаться до тех пор, пока это будет возможно.

Зрители расселись. Несколько молодых воинов с ножами в руках выступили вперед и выстроились приблизительно в пятнадцати шагах от Рэтлера. Апачи стали метать в него ножи, но старались не причинить ему вреда. Лезвия, все до одного, вонзались в кожаную обивку гроба, к которому он был привязан. Первый нож воткнулся справа, второй – слева от ступни, слегка ее касаясь. Дальше продолжалось в том же духе до тех пор, пока обе ноги не были обрисованы контуром из четырех рядов острых лезвий.

До этого момента Рэтлер держался довольно сносно. Но когда ножи стали втыкаться все выше и выше, его обуял ужас. Всякий раз, когда клинок со свистом врезался в гроб, Рэтлер издавал вопль, и эти его вопли становились тем сильнее и отчаяннее, чем выше целились индейцы.

Дошла очередь до головы. Первые два ножа вонзились в гроб по обе стороны шеи, следующие чуть выше, и так вплоть до макушки. В конце концов вокруг головы не осталось больше места.

Затем апачи неспешно вытащили все ножи, а юноши, метавшие их, расселись по своим местам. Оказалось, что завершившаяся часть зрелища была не более чем вступление, задуманное как своего рода испытание, чтобы молодые люди могли показать свое умение точно попадать в цель.

Теперь Инчу-Чуна вызвал более зрелых мужчин племени, готовых метать ножи с расстояния тридцати метров. Он подошел к Рэтлеру и, указав на определенное место в верхней части его правой руки, скомандовал первому из приготовившихся к метанию воинов:

– Целься сюда!

Острый нож попал точно в указанное место и, пробив мускул насквозь, воткнулся в древесный ствол. Положение становилось серьезным. Рэтлер почувствовал боль и завыл, думая, что уже настала его последняя минута. Второй нож вонзился в мышцу другой руки, и вой стал вдвое сильнее. Третий и четвертый ножи были направлены в ноги, попадая и здесь в точно обозначенные вождем места. Крови не было видно, ибо Рэтлер был в одежде, и индейцы целились только в те части тела, ранение которых не могло вызвать смерть. Когда еще несколько холодных лезвий пробили ему руки и ноги, крики пленника слились в один непрерывный вопль.

По толпе зрителей прокатился ропот, а потом и шум. Апачи не скрывали своего явного презрения – индеец у столба пыток ведет себя совершенно иначе: до самого последнего момента он поет песнь смерти, восхваляет свои подвиги и насмехается над мучителями. Чем сильнее боль, тем язвительнее насмешки, но вы никогда не услышите из его уст ни единого жалобного стона. Когда наступает смерть, мучители возносят хвалу тому, кого только что убили, хоронят, как подобает по индейским обычаям, со всеми почестями. А для себя считают большой честью быть свидетелями столь достойной смерти.

К трусу, визжащему от каждой царапины и молящему о пощаде, отношение совершенно иное. Пытать его – позор, ни один воин не захочет марать о него руки. Такого обычно забивают до смерти камнями или лишают жизни еще более бесславным способом. Именно таким трусом оказался Рэтлер.

Инчу-Чуна подал знак остановиться и обратился ко мне:

– Пусть мой белый брат подойдет к нему и спросит, почему он так дико кричит. Ножи не могли причинить ему сильного вреда.

– Идите… идите сюда! – завопил Рэтлер в отчаянии. – Я должен… должен с вами поговорить…

Я подошел к связанному:

– Чего вы хотите?