Пастушок

– Тогда приторочу тебя к седлу, – пригрозил мальчишка, – будешь висеть, как мешок с овсом – башкой и ногами вниз, задом кверху! Лучше беги, так легче коню.

Пленённая барышня затряслась от бессильной злости.

– Кто ты такой? – вскричала она, стараясь не отставать от лошади, чтоб верёвка не натянулась, – чего ты от меня хочешь? Жениться на мне решил? Об этом ты даже и не мечтай! Не буду жить в юрте, не стану доить кобылу! Не подчинюсь щенку половецкому! Лучше смерть!

– Да больно ты мне нужна, – был ответ, – если я когда-нибудь захочу жениться, то возьму девку, а не вдову, которая вдвое старше меня! Лучше замолчи, а то я подвешу тебя к седлу.

– Вдову? – растерянно повторила девица, – я – вдова?

И тут её осенило страшное подозрение. А до леса, тем временем, оставалось не больше трети версты. Тощий половчонок, что-то гнусавенько напевая, гнал коня к просеке.

– Дурачок! – истошно заверещала пленница, побежав за конём быстрее, – сними с моей головы платок! Ты видел моё лицо только против солнца! Я не Забава Путятишна, я – премудрая Василиса, старшая дочь Микулы Селяниновича!

– Вот я тебе заткну сейчас рот твоим же платком, – разозлился мальчик. Вновь осадив коня, он спрыгнул на землю, – и будешь ты у меня в тороках висеть, как мешок с верблюжьим навозом! На четвереньки вставай!

Но мудрая Василиса успела встать только на коленки. Решительно подбежав к красавице, половчонок сорвал с её головы платок. При виде её длинных, чёрных кос, скрученных узлом пониже затылка, его узкие глаза сделались вполне европейскими. С полминуты он стоял молча, а потом бросил платок на землю, затопал пятками, заругался по-половецки и стал снимать с шеи Василисы аркан. Она, свирепея, молча плевала ему в лицо. Развязав ей руки, глупый мальчишка бросился к своему коню. Вскочив на него, он возобновил путь к лесу уже галопом и скрылся из виду, затерявшись среди дубов на опушке.

Вот так премудрая Василиса Микулишна искупалась. Но не в реке, а в своём поту. Однако, она даже не подумала освежиться в Почайне. Ну её к чёрту! Вновь повязав проклятый платок, она вволю напилась студёной водицы и со всех ног бросилась обратно, к холмам, чтоб найти коня. Тот, к счастью, не ускакал. Он ел одуванчики у берёзок. Сев на него, дочь богатыря поскакала в Киев. Ей оставалось только повеситься, если вдруг кто-нибудь пронюхает, как она целую версту бежала вслед за конём на аркане. И ладно бы на коне сидел добрый молодец с богатырским мечом! Но ведь, твою мать, мальчишка! В драных штанах! И без башмаков! Да уж, отличилась так отличилась.

– Василиса, да ты чего вся в грязи? – удивились отроки возле склада, взяв у неё пегого коня, – в болоте купалась, что ли?

– Нет, ничего подобного не было, просто на обратном пути ваш дурацкий конь меня сбросил в лужу, – дала ответ премудрейшая и помчалась к лютому кабаку, чтоб убить Евпраксию. Но дорогой возникла мысль – а предлог? Ведь правду сказать нельзя! Пришлось Василисе войти в кабак полностью растерянной и подавленной.

Но, при виде того, что происходило там, в кабаке, её грустные глаза прояснились. Чурило и Чуденей! Они были здесь! Из этого следовало, что стыдно сегодня будет не только ей. И что же происходило? Пьяненькая Евпраксия, барабаня пальцами по столу, вела тонкий спор с расстригой Серапионом. Видимо, тот недавно пришёл, проведав, что она здесь. Спорили они о Святом Писании. Их беседу очень внимательно слушал старый лапотный волхв с густой белой гривой и бородой до пояса. Он сидел за другим столом, среди мрачных личностей с топорами и тесаками. Известный киевский вор по имени Чуденей, не боясь двух своих любовниц, крепко уснувших за самым дальним столом, нежно обнимал Евпраксию сзади и целовал её шею. Его побратим Чурило, расположившись поблизости, с той же нежностью тискал сидевшую у него на коленях глупую Светозару, сопровождая погибельеё души такими речами:

– Лебёдушка моя белая! Ты ведь знаешь, как я тебя люблю! Раскрой уста свои сахарные, красавица, покажи мне свой язычок!

– А ничего более не раскрыть? – мяукала Светозара, гладя русые кудри хитреца пальцами, на которых сияли перстни, – больно ты шустрый! А я – девица воспитанная, разумная.

Услышав эти слова, личности с ножами и топорами подняли Светозару на смех. К их хохоту присоединились ещё какие-то люди, ввалившиеся в кабак после Василисы. А та, укладываясь ничком на пустую и всем заметную лавку, дабы изображать Клеопатру во время трапезы, усмехнулась.

– Да под каким забором тебя воспитывали, сударыня? Кто тебя обучал разумности? Если этот негодник взял за свою работу хоть медный грош, он – просто подлец. Эй, Хайм! Налей-ка мне мёду!

– Сию минуту, мудрейшая, – отозвался самый приятный в Киеве целовальник, нисколько не уступавший Филиппу длиной кудрявых волос, а также умением снимать шапочку. Он был занят и подал знак одной из своих помощниц. Их у него насчитывалось побольше, чем у Ираклия. Быстроногая девушка юных лет наполнила чашу и собиралась её подать, но тут вдруг отлип от Евпраксии Чуденей. Выхватив у девушки чашу, обворожительный вор подсел к Василисе и стал её разлюбезно потчевать.

– Отвяжись, – буркнула она, сделав два глотка, – я прекрасно знаю твоё намерение! Ты, скотина, обворовать меня собираешься.

– Чтоб я сдох, если это так! – обиделся Чуденей. Но, хоть он не сдох, никто не поверил ему. Все знали, что Чуденей и Чурило умеют делать только две вещи: выжимать соки из самых тайных, самых пленительных женских мест – то есть, из ларцов с драгоценностями, и сразу же выставлять обманутых дур на посмешище, пропивая их побрякушки с другими дурами. Знать-то знали, да только что можно было сделать? Бабы есть бабы, а паразиты есть паразиты. Поэтому Василиса сильно обрадовалась, увидев, как эти двое обхаживают обеих её приятельниц. А когда Чуденей подсел к ней самой, она поклялась обмудрить льстивого мошенника. Уж ему ли было тягаться с ней!