Пастушок

– Замолчи, дура, а то заткну тебе рот!

Так они достигли опушки. Там половчонок спешился и заставил своего серого коня лечь на землю. Евпраксии он велел подойти и возле коня встать на четвереньки. Женщина подчинилась. Куда ей было деваться? Сняв с её шеи аркан, мальчишка его раз пять обмотал вокруг её талии, завязал, и накрепко приторочил старшую дочь Путяты к седлу. Когда конь поднялся, похищенная красавица закачалась, повиснув на его правом боку – ногами и головой вниз, задом кверху. Она даже не могла толком пошевелиться. Ей было больно, страшно и стыдно. Опять вскочив на коня, мальчишка его погнал через дикий лес по узенькой просеке.

– Кто тебе приказал похитить меня? – спросила Евпраксия, чувствуя, как верёвка трёт ей живот, – патрикий Михаил Склир? Куда ты меня везёшь? Говори, сучонок!

– Молчать! – прикрикнул мальчишка и больно стукнул вдову по затылку пяткой. Пленница замолчала. Узкая просека незаметненько отклонялась к югу. А дождь всё лил. Листья на деревьях давно уже распустились. Они шептались так грустно, что у Евпраксии ныло сердце.

Конь скакал то галопом, то крупной рысью. Гордо сидел на нём половчонок. Ведь у него в тороках висела очень красивая, очень знатная и богатая женщина. И как ловко поймал он её петлёй прямо возле Киева! И при этом не покалечил. После истории с Василисой Ахмед ему надавал тумаков за неосторожность. И поделом – голова красавицы чудом лишь не была оторвана! А Забава Путятишна молча плакала. Ведь она могла бы одной затрещиной свалить наземь этого половчонка! Но он подвесил её к седлу, как связанную овцу, и куда-то вёз. Уж не во дворец ли Змея Горыныча, на гору Сорочинскую?

Глава двадцать первая

Зелга врала в кабаке про всякие свои подвиги двум известным богатырям – Алёше Поповичу и Михайле Казаринову. Те, ясное дело, старательно восторгались и целовали её в уста. Ещё с ними пили три совсем молодых княжеских дружинника – Ростислав, Андрей, Елисей. Также Зелгу слушали и поили какие-то жиганистые купцы из Тмутаракани и из Богемии, куда больше похожие на разбойников с Херсонесского шляха. Был ещё в кабаке лихой новгородский гусляр Садко, красивый и статный молодец. Как и Ставер Годинович из Чернигова, он мотался по всей Руси и всех веселил умелой своей игрой. И Зелга Аюковна танцевала под его гусли, и громко топала каблучками сафьяновых башмачков – на радость всем добрым молодцам да на зависть кабацким девкам, которые до морозов бегали босиком. Радовался выходкам ханской дочери и Ираклий, ибо по Киеву слухи бежали скоренько, и желающих поглядеть на Зелгу Аюковну приходило с каждой минутой больше и больше. Всякий хотел с ней выпить и закусить, так что злато-серебро уже просто текло рекой. А когда по крыше ударил проливной дождь, в кабаке и вовсе сделалось тесно.

– Ещё на меня в пути напали дюжины две разбойников, – врала Зелга, сняв свои башмачки и отдав их девке, которая поднесла ей очередную чашу вина, – но я их всех порубила! Каждого иссекла на сорок восемь частей!

– Да чем? – ласково спросил Михайло Казаринов, – разве у тебя была с собой сабля, душа моя?

– С собой не было ничего! Но возле дороги валялась какая-то совсем ржавая сабля. Я её подняла, и – давай рубиться! Кабы не эта сабля, была бы мне от разбойников сразу смерть!

– Да и всему Киеву, – присовокупил Алёша Попович под общий хохот, – кабы не Зелга, все бы от скуки сдохли!

На этом веселье кончилось, потому что в кабак пришла весть о том, что Евпраксию, старшую дочь Путяты, менее часа назад похитили за Почайной, возле Роксаниной горы. Купцы, проезжавшие берегом Днепра, видели, как мальчишка на рослом сером коне поймал её на аркан и утащил к лесу волоком.

Эта новость сразила всех. Двести человек, мигом протрезвев, безмолвно уставились на девчонку, которая проорала её с порога на весь кабак. Окончив рассказ, она заревела, мокрой рукой утирая слёзы. С неё ручьями текла вода.

– Не брешешь ли ты? – вскричал Михайло Казаринов, поднимаясь с лавки, – не путаешь? Точно ли то была Забава Путятишна?

– Точно, точно, – всхлипывала девчонка, – купцов этих было шестеро, да со слугами! Все они очень хорошо её знают! Уже пол-Киева говорит об этом, Михайло!

Тут весь кабак взволнованно загудел. И, чёрт побери, событие того стоило! Пока бледный Михайло пытался что-то сообразить, а Зелга сидела, будто ударенная бревном, к девке подбежал Алёша Попович.

– К какому лесу он её поволок? Говори! Там с трёх сторон лес!

– За рощицы, за холмы, за поле широкое! Ой, Алёша Леонтьевич! Ради Бога, скачи туда!

– Да не верещи, дура! Это то поле, которое близ Почайны?

– Да!