Пастушок

22
18
20
22
24
26
28
30

Этот очень странный вопрос застал гусляра врасплох. Он оторопел. Что было сказать? Тысяцким молчание Даниила не по душе пришлось. Иван Жирославич грубо ему напомнил, что князю следует отвечать.

– Случилась беда с Евпраксией, – произнёс Даниил, – какое сейчас может быть веселье?

– Так ты любил её? – прозвучал третий вопрос князя, ещё более чудовищный. Даниил густо покраснел. Но ответил твёрдо.

– Я и сейчас люблю её, князь Владимир!

– А если так, почему ты здесь?

Даниил опять промолчал. Но на этот раз воеводы не стали учить его уму-разуму, потому что князь уже задавал свой пятый вопрос, повышая голос:

– Патрикий Михаил Склир, который виновен только лишь в том, что не уследил за своим рабом, отправился ночью в лес, чтоб найти Евпраксию! И никто не знает, где он теперь и жив ли он вообще. Тысячи людей, ни в чём не повинных перед Евпраксией, её ищут, забыв про еду и сон, уже второй день! А ты, отпустивший на берегу её лютого врага, который вчера похитил мою племянницу, почему стоишь здесь, передо мной, со своими гуслями? Пошёл прочь!

Вернувшись домой, Даниил узнал, что матушка его – в храме. Это ему было очень на руку.

Глава двадцать третья

На рассвете Микула Селянинович, нагрузив свою сивую кобылу, пошёл с ней в поле пахать. Солнышко всходило на чистом небе. Туман над Днепром рассеялся. Становилось очень тепло. Микула боялся, что будет жарко. Ведя свою старую лошадку вдоль берега под уздцы, он тихо насвистывал. И соседи, и встречные ему кланялись, а он кланялся им в ответ.

Обе его дочки со своей новой сестрицей проснулись после полудня. Ополоснулись они из большой кадушки, стоявшей возле крыльца. А потом Настасья и Василиса повели Зелгу в хлев, дабы познакомить её со свиньями, жеребцом и рыжей коровой, уже родившей телёночка. Зелга с ними мало что познакомилась – подружилась. Стоял в хлеву и её испытанный друг, вороной текинец. Взяв из-под кур десяток яиц и отдав их девке, которая мела двор, барышни отправились в избу завтракать.Просяную кашу с медком, пареную репу и молоко в глиняном кувшине им подала Акулина.

– Слыхали, барышни, что на пристани говорят? – спросила она, кладя на стол ложки, – да и не только на пристани, но и по всему Киеву!

– Ну, и что говорят? – спросила Настасья, стараясь не показать своего волнения. Очень странным было оно – как будто чья-то костлявая ледяная рука прикоснулась к сердцу. Зелга и Василиса тоже уставились на служанку, но с иным чувством. Они решили, что есть какие-то новости про Евпраксию. Акулина небрежно бросила:

– Говорят, что Владимир-князь выгнал гусляра Даниила из своего дворца! И даже пинка ему дал под зад!

– Даниила? – переспросила Зелга, переглянувшись с сёстрами, – гусляра Даниила? Сына Мамелфы? Да это какой-то вздор! Даниил – в Чернигове!

– Тю, проснулась! Он ещё ночью прискакал в Киев! И ночью стало известно, что госпожу твою распрекрасную знаешь кто полонил? Ахмед!

– Ахмед? Тот самый Ахмед?

– Да, тот самый! Громадный, страшный турчин, которого Даниил избил около Почайны, да не убил из-за своей глупости! И вчера господин этого турчина, патрикий греческий, сказал князю, что его раб влюблён в Забаву Путятишну, и как раз потому напал он на Даниила! Ахмед водил дружбу с мальчишками-половчатами. А три дня назад он пропал!

– Пропал?

– Без следа! Выходит, что для него шустрый половчонок вашу Евпраксию заарканил. Это всё рассказал Алёшка Попович, он врать не станет! И получается, виноват во всём Даниил! Свернул бы тогда башку этому Ахмеду, идолищу поганому, и сейчас все были бы счастливы.