CVIII
Крестьянин собирался съесть яблоко, когда к нему обратилась стайка хитрых и жадных птиц.
– Хорошее яблоко, – заметила одна птица, критически осмотрев плод. – Не хочу говорить о нем плохо – я бы ни за что не стала говорить плохо ни о каких плодах, но, глядя на яблоки этого сорта, я всегда вспоминаю о своем отравленном птенце! Ах! Такая розовая округлость – и такая гниль внутри!
– Именно так, – закивала другая птица. – А ты помнишь моего доброго отца, умершего в этом саду? Странно, что под такой прекрасной наружностью скрывается такая гадкая сердцевина!
Тут подлетела еще одна птица.
– Я прилетела со всей поспешностью, – сказала она, – чтобы предупредить тебя насчет этого фрукта. Моя покойная и оплакиваемая мной жена съела немного с того же дерева. Увы! Услада для глаз – и такой яд внутри!
– Я вам очень благодарен, – сказал крестьянин, – но никак не пойму, почему при виде этого милого раскрашенного кондитерского изделия вы все вдруг принялись злословить о своих умерших родственниках.
После этих слов пернатое трио пришло в замешательство.
CIX
– Настал Золотой век, – объявил лев ягненку. – Может быть, ты выйдешь из загона, и мы возляжем вместе, как и было предсказано?
– Ты сегодня обедал? – спросил ягненок.
– Ни крошки не ел с самого завтрака, – ответил лев, – не считая тощей свиньи, пары седел и старой упряжи.
– Не верю я в Золотой век, – сказал ягненок, – в котором мы только возлежим вместе. Мне представляется, что это счастливое время – период, когда свинина и кожа не являются продуктами питания, зато у каждого уважающего себя льва есть столько баранины, сколько он может употребить. Однако ты можешь пойти вон на тот освещенный солнцем холм и полежать там, пока я не приду.
Просто удивительно, насколько чувство безопасности развивает хитрость. Если бы это ягненок вышел на открытое место, он бы тут же попал в ловушку и был загрызен.
СХ
– Эй, ты! – громко окликнул стоящий в стойле толстый бык энергичного молодого осла, кричащего на улице. – Подобное поведение не соответствует хорошему вкусу!
– Чьему хорошему вкусу, мой жирный друг? – спросил осел не слишком уважительно.
– Ну… Хм… Э… Я хочу сказать, что это не подходит
– А могу ли я узнать, какое тебе вообще дело до того, кричу я или реву, или делаю и то и другое, или ничего из этого?
– Этого я не могу тебе сказать, – ответил критик, уныло качая головой, – я вообще ничего в этом не понимаю. Я лишь могу сказать, что приучен подвергать цензуре любую речь, отличающуюся от моей.