Разбегающиеся миры, или Вселенская толкотня локтями

22
18
20
22
24
26
28
30

пожаловалась незнакомка.

– То есть?

– Возьмите причёску – она не та, что симпатична мне, а та, что нравится другим, – пояснила незнакомка. – Фигура – не та, что дана природой для рождения детей, а та, что соответствует критериям подиумов. Поступки – чтобы не осудили. Увлечения – по мотивам престижности. Мода, если употреблять это слово в широком плане, правит нами. И так не только со мной. Так со всеми.

– Логично, – оценив услышанное, согласился её собеседник.

– Постепенно мы превращаемся в ходячий набор социальных функций, навязанных нам извне и по ошибке принимаемых нами за собственную сущность. Мы играем развёрнутую номенклатуру ролей. Человек преимущественно трансформируется в усреднённый невещественный комплекс…э-э-э…общественных отношений, для которого его неповторимое тело составляет жалкий придаток. Тело подобно рикше возит госпожу Общественную Функцию…

Внимая визави, Капличный не мог не признать её правоту, вспомнив, как его назойливо вербовали в спецслужбу. «Живём в мире симулякров»13, – поддакнул он даме.

– …Симулякров?… Именно! – согласилась с ним собеседница. – В результате мы убиваем эксклюзив в себе, послушно следуя за массовым общественным сознанием, – продолжала меж тем собеседница. – А ведь общество может завести нас, бог знает куда. Где критерий того, что свет безгрешен? Где гарантия, что наши

стихийные порывы хуже искусственных моральных заповедей?

– Ого! – вырвалось у мужчины. – Хотел бы я знать, откуда берутся непросто красивые, а ещё и продвинутые женщины? Мне, кстати, вспомнился случай, когда очаровательная блондинка смотрится в зеркало и говорит: «Женщины бывают либо красивые, либо умные. Так это что же получается, я не существую, что ли?»

И собеседники понимающе расхохотались.

– …Я социолог, – в ходе непродолжительной паузы

переключаясь на новую волну разговора, улыбнулась незнакомка. – Вообще-то, я из Кентукки, а в Нью-Йорке осела на полгода: по договору с фирмой провожу исследования. Живу в отеле напротив, – кивнула она на здание гостиницы «Тихая гавань», расположенное через дорогу от «Мандалая». – Обедать забегаю сюда. Барбара, – располагающе протянула она ему руку. – Социолог Барбара Рэдклиф.

– Российский дипломат Евгений Капличный, – приподнявшись, церемонно склонил голову её новый знакомый.

Пожимая пальчики даме, мужчина попытался, было, поцеловать руку, но та не позволила ему сделать этого.

– Или вы не согласны со мной о доминировании навязанной нам общественной функции над телом-аргументом? – осведомилась «социологиня».

– Целиком и полностью разделяю ваше мнение Барбара, – опускаясь на стул, проговорил Капличный. – То, что вы только что, походя, отвергли моё невинное ухаживание, явно идущее от тела, ещё раз подтверждает истинность ваших выводов.

И новые знакомые рассмеялись повторно. И их конгениальность весомо окрепла.

Так они с Барбарой мило проболтали до позднего вечера. И чем дольше длилось их нечаянное рандеву, тем прочнее Капличный подпадал под обаяние американки. Мало того, что она представляла тот тип женщин, что были во вкусе Евгения, так она ещё и излучала некие мистические и непостижимые для ума флюиды взаимопонимания, неудержимо влекущие к ней. Спохватился русский резидент лишь около двадцати одного часа. Расставаясь, он попросил у Рэдклиф (так, на всякий случай) номер «мобильника», и

в этой «малости» она ему не отказала.

Когда они попрощались на улице у входа в ресторан, то дипломат сопроводил долгим-долгим взглядом американку. Золотистый фон заходящего солнца подобно рентгену высветил на горизонте её статную фигуру и стройные длинные ноги сквозь прозрачное платье. И в сей знаменательный миг возбуждённый мужчина заметил пикантный просвет в области промежности Барбары.