Разбегающиеся миры, или Вселенская толкотня локтями

22
18
20
22
24
26
28
30

Очаровательная дырочка, образуемая линиями внутренней поверхности бёдер и преддверием лона, мерцала при ходьбе «социологини». Русские мужики, лишённые рефлексии в отличие от А.П. Чехова, но наблюдательные там, где надо, окрестили эту часть женского тела «чайкой», ибо при ветре складки дамской одежды, прильнув к паху хозяйки, рисуют силуэт парящей морской птицы. И сейчас на месте «головки» чайки светился просветик величиной с монетку, но по стоимости эквивалентный смыслу жизни иных самцов. В эту самую дырочку заглянул невесомый солнечный лучик, просветив платье насквозь. И Евгению невыносимо захотелось заместить собой бестрепетный глупый луч – внедриться взамен него в манящий просвет, а уже оттуда скользнуть в заветную женскую заводь.

Прибыв из Нью-Йорка в Вашингтон, в посольстве Капличный первым делом овладел женой, приятно изумлённой его покоряющей жадностью. Но даже и утолив острый сексуальный голод, он с исконно мужской одержимостью буквально заставил Ольгу дефилировать голышом по квартире.

– Женчик, хи-хи-хи, да что с тобой?! – ёжась и млея от неизведанных ощущений и от непонимания сути происходящего, хихикала та, прикрывая ладонями то груди, то лобок. – Или что у меня синяк на лодыжке? Так то я при тебе же ударилась о тумбочку…А в остальном я чиста и непорочна, хи-хи-хи…

– Оль, ну убери, убери, пожалуйста, руки, – бормотал Капличный, хищным взором препарируя соматические прелести супруги. – Туда вон пройдись, туда…К окну, к окну…

И измозолив Ольгу взором, он разочарованно вздохнул: увы, не наделила природа его жену той фетишистской изюминкой, что он

тщетно пытался обнаружить.

4

Неделю секретарь посольства подыскивал повод для отлучки в Нью-Йорк. И оказия подобралась в виде международной выставки-ярмарки электронной техники. Прибыв в Нью-Йорк утренним поездом, Евгений связался с Рэдклиф и предложил отобедать в «Мандалае». Поколебавшись, Барбара не выдвинула возражений.

В ресторанчик Рэдклиф вбежала, бурно дыша.

– Дождь начинается, а я зонтик забыла, – посмеиваясь, после взаимных приветствий пояснила она, повесив на спинку бокового стула дамскую сумочку.

– Да-да…Дождь…, – отвлечённо забормотал мужчина, спонтанно «лапая» дамские прелести взглядом и воспринимая её сбитое дыхание отнюдь не в текущем контексте.

– Что?…Опять что-то не так? – засмущалась Барбара, поправляя одежду и теряясь от чувственного напора, подспудно исходящего от мужчины.

– Нет-нет…Всё нормально, всё нормально…, – замотал головой Капличный. – Простите меня! Отвлёкся.

– Вы сегодня странный, Евгений, – напряжённо заметила Рэдклиф, присаживаясь за стол напротив него. – И в телефонном разговоре были так настойчивы…Что…

– Была – не была! – решился тот. – Скажу, как есть. Если вас мои слова оскорбят, то заранее приношу вам свои извинения…Короче…Короче, Барбара, неделя без вас прошла в мучениях. И моя сегодняшняя командировка – исключительно ради вас. Я вас хотел видеть, я вас хотел слышать, я вас хотел обонять и осязать! Потому и был настойчив…И ещё…Я хотел быть рядом с вами. Очень близко – как мужчина к безумно желанной женщине!

– Евгений, умерьте пыл, нас могут превратно понять посторонние, – оглянувшись, попросила его американка.

– Что я вам сказал, невозможно понять превратно, – понижая тон, горько усмехнулся Капличный. – Естественное желание не может быть превратным.

– Но я – замужем, вы – женаты, – кивнула Барбара на его

обручальное кольцо.

– И пусть! – жёстко произнёс дипломат и, глаза в глаза, зримо подтвердил чувства, переполнявшие его. – И пусть! Я согласен с вами, что светские условности заставляют нас играть выдуманные роли. А я хочу быть самим собой. Ну, чем мой стихийный порыв хуже искусственных моральных заповедей?!…И если, вдруг, наши желания взаимны, я, не задумываясь, говорю «да»! Тысячу раз простите меня за дерзость: а вы, Барбара?