Вместо ответа та отвела лицо, глядя в никуда.
– Фу ты ну ты, фу ты ну ты…, – двоечником-второгодником гаденько принялся кривляться её мучитель. – Какие мы гордые да благородные. Губками пошевелить нам лень. А ежели я тебе, чистюлька, ща между них свой член вставлю, тады как? – озадачил он беременную женщину, разом изменившуюся в лице. – Ну и чево? Махом гонор отшибло! А то, может, просто загнуть тебя, да и поиметь, а?…А чево? Тебе стану хахалем, дитёнку – папой…Га-га-га! – осклабился он, оглядываясь на Шранка. – Кто последний, тот и папа. Га-га-га! В жилу я базарю, Гитлерович?
Бандит Шранк вслед за ним принуждённо ухмыльнулся.
– Так сколько надавышу? – предчувствуя победу, снова нахально полюбопытствовал Вован.
– Во-восемь месяцев, – пусть и не изменив позы, а всё же сменила гордыню на покорность Кузовлёва, и слёзы выступили у неё на глазах.
– Х-хе, давно бы так! – довольно крякнул Змей. – А то, туда-сюда, туда-сюда…Дык, где шукать твоего хахаля?
– Я, правда, не знаю. Георгий говорил…
– Глохни, дура! – оборвал фразу Милены Пакостин. – Думаешь, я тебе верю? Да ни на грош. Пургу чуханам гнать будешь…На меня смотреть, паскуда! – скрипнул он вставными зубами с инкрустированными стразами. – На меня смотреть!
Милена, собравшись с духом, повернула лицо к нему. Для главного «экса» вышло хуже прежнего: Вован оказался не в состоянии смотреть в её бездонные и чистые глаза. Главарь нежданно-негаданно сам отпрянул от неё. Но, ненадолго…Будучи не последним знатоком человеческой психики, он знал надёжный способ подавления собственных никчёмных остатков жалости: надо ударить безвинного и беззащитного; надо «накатить» тому, кто неизмеримо выше тебя. Невыносимо постыден первый тумак, а затем «покатит со склизом».
Вожак банды подскочил к Кузовлёвой, до отказа размахнулся и…по касательной ударил её по макушке. Жестокости у него немедленно прибыло. И ещё Пакостин заприметил, что, получая оплеуху, Милена не втянула голову в плечи, как все, не защищала лицо, а прикрыла обеими руками живот.
– Раз фуфло гонишь, с-сымай трусы, с-сыкуха, – приказал он.
– Нет! – вдруг утратив нездешнюю недоступность и видоизменившись в испуганную девчушку, проронила Милена, отступая к стене.
– Дворянку из себя ломаешь? – прошипел Змей.
Поскольку подлинное воплощение женственности и молодости не дало ему ответа, лишь протестующее вытянув руки, чтобы не подпустить гадподобное существо к себе, Пакостин обезоруживающе процедил:
– Последний раз говорю: сымай трусы, с-сыкуха, или щас как дам по брюху – надавыш пробкой вылетит в стенку!
И такой голый натурализм прозвучал в его голосе, что Кузовлёва утратила всякую способность к сопротивлению во имя сохранения того безмерно любимого создания, что жило внутри неё.
Вован грубо подтолкнул женщину к столу, приклонил головой к столешнице и задрал подол просторного платья для беременной…От происходящего даже Шранка, страшившегося брать на себя грех невмешательства, крючком пригнуло к полу.
– Шанкр! – приостанавливаясь, заорал на него главарь. – А ну, хапай камеру…Хапай камеру, я сказал! Снимай сеанс: ща буду делать маленького змеёныша. Гы-гы-гы! Кто последний, тот и папа, гы-ы…, – глумливо хохотнул он.
– Ы-ыхр, – придушенно всхрапнул Шранк, рванув ворот рубашки – ему не хватало воздуха. Но видеокамеру, тем не менее, он взял.
Меж тем, пауза в действиях садиста явно затягивалась. Как явствовало из ситуации, Пакостин, давно и окончательно отвергший человечность, сейчас отрёкся даже от подобия мужественности: он подозрительно долго копошился в собственном генитальном отребье, точно искал иголку в стогу сена. И его возня в кальсонах сопровождалась каким-то производственным кряхтеньем, далёким от сексуального.
ebooksa