По другую сторону Алисы

– Пришло. Одно, – он развернулся, держа в руках чашки с чаем. С тихим звяканьем он поставил посуду на блюдца, заранее приготовленные на столе.

– И от кого оно? – Не смогла я сдержать любопытства. А не перегибаю ли я? И с некоторым страхом я взглянула на проводника.

Эйч потёр свой волевой подбородок. Затем по-птичьи склонил голову на бок и промолвил:

– Можешь даже прочесть его. Даже не так, прочти его, Алиса, – он взял в руки книжку, «Божественную комедию» Данте Алигьери и вытащил белый прямоугольник. Положив его на стол рядом со мной, занял свободный стул напротив меня. В его огромной ладони чашечка выглядела кукольной. Сигарета мерцала в полумраке. Это шутка? Проверка? Тест? Я должна действительно вскрыть конверт и прочитать то, что внутри или вовсе отодвинуть от себя. Я с сомнением посмотрела на Харона. Он, поняв мои колебания, выдохнул последнее облако дыма и отправил окурок в банку.

– Я правда хочу, чтобы ты это прочла. Никакого подвоха, – он подтолкнул письмо ближе ко мне.

Сгорая от любопытства, я позволила себе отдаться этому порыву, и быстро разорвала бумажный конверт. Мне на колени выпал листок, весь испещрённый неровным, таким знакомым почерком. Я жадно принялась разбирать слова, это было не так-то и легко, но лучше бы мне этого вовсе не видеть:

Мой дорогой друг, я задыхаюсь, лёжа на холодном полу, выводя эти строки, которые даются мне с таким трудом. Руки дрожат, буквы выходят неровными, съезжают с предначёртанных им линий. Всё это похоже на движение по спирали вниз, к необратимому, освобождающему концу, дарующему мне столь долгожданную свободу, в ту самую бездну, где я буду от тебя далеко, и ты не сможешь мне больше сделать больно. За окном раздаются такие тревожные звуки сирен проезжающих машин скорой помощи. В этот день – день моего двадцати восьмилетия, плохо не только мне одной. Хотя не думаю, что причины людей, по которым они набрали 999, столь же ничтожны, как и мои. Вскоре одна из этих машин остановится у входа в дом, парамедики, принявшие мой заблаговременный вызов, поднимутся ко мне в квартиру и обнаружат за незапертой дверью, моё жалкое тело, которое не смогло больше нести в себе чёрную от злобной копоти душу, наполненную до краёв желчью, тоской и такой нескончаемой ненавистью к собственному неугодному никому существованию, что они захотят оставить меня на том же месте, где я и буду лежать, распахнув свои глупые глаза, отражающие, словно маленькие блёклые зеркала их зелёную униформу. Да простит меня Господь, Вселенная, Бабушка, и ты, мой дорогой друг.

Все волоски на теле поднялись. Я отбросила от себя, чью-то, чью угодно, только не мою, предсмертную записку, словно паука, которому не повезло проползти по мне. Правда, скорее у меня было ощущение, словно меня сбил поезд. Я подняла, наполненный слезами, взгляд на Эйча.

– Что всё это значит?! Это очередная шутка, ты смеёшься надо мной? – почерк в письме принадлежал мне. Или кому-то, кто смог его воссоздать. Слёзы капнули и оставили кляксу на разорванном конверте, оставленном на столе. Кляксу? Разве он был не абсолютно белым? Я вытерла слёзы и взяла в руки то, что осталось от конверта. Выписанные с таким старанием витиеватые буквы сложились в слова: Моему дорогому другу. Моему любимому Джо. Твоя Элис.

Глава II

Разоблачение

Я умудрилась оставить целым кусок бумаги, на котором была подпись. Всё тело пробирала дрожь. Я обняла себя за плечи. Харон упрямо хранил молчание. Сидел абсолютно неподвижно, даже не потянулся за новой сигаретой. Нашу неловкую тишину нарушил подавший голос Александр, по всей видимости, пришедший в себя, и смена обстановки его ни капли не успокоила:

– Я что, умер?! – Вновь визгливо вопрошал Миллиган. Второй раз умереть весьма сложно. Несмотря на всю трагичность ситуации, я рассмеялась, вытирая при этом слёзы, предательски полившиеся из глаз. Эйч тоже подхватил мой смех, правда, у него он получился более сдержанным. Но у него и истерики не наблюдалось.

– Вы все сумасшедшие – Александр сделал попытку подняться с кровати Эйча и подойти к нам, показывая при этом на каждого из нас пальцем – Вы просто психи. Нельзя устраивать такие… Представления. Дешёвый спектакль! Вы, двое, думаете, я не догадался? У меня были сомнения, но я сам недавно потерял жену, как вы вообще посмели такое проделать. Бессовестные прохвосты! – Продолжал сыпать обвинениями господин Миллиган – Я… я так устал – Александр внезапно прекратил поток возмущений и сел обратно на кровать, спрятав лицо в ладонях. Его плечи затряслись. Я встала со стула и пошатнулась. И снова не заметила движения трамвая. Харон тем временем вытащил из пачки сигарету и с чувством затянулся. Подлец. Всё мне расхлёбывать. Осторожно, держась за стену трамвая, я подошла к плачущему Александру и опустилась перед ним на колени. Медленно отняла его руки от лица. На меня смотрели ярко-синие, как океан глаза, наполненные такой невероятной скорбью, что у меня защемило сердце.

– Она была моим всем… Моим миром, домом… У нас не было детей, некому будет меня похоронить, – он печально прикрыл веки.

Я не успела сказать ему ничего утешающего, поскольку раздалась главная песня из популярного американского мюзикла. Океаны глаз, принадлежащие мужчине напротив меня, удивлённо уставились на внезапно оживший телефон. Он быстро схватил его и прошептал надломленным голосом:

– Дорогая, это ты? – Каким он был бледным. Белее снега. Очевидно, ответ привёл его в шок, но в приятный, так как совершенно другим тоном он ответил невидимой собеседнице:

– Дорогая, я скоро! Еду к тебе, где бы ты ни была, я найду тебя! – Лицо Александра помолодело лет эдак на десять. Свет, подкравшейся незаметно, ослепил меня, я не успела ни с кем попрощаться и задать накопившееся у меня вопросы проводнику.

В кафетерии по-прежнему было много людей. Мне показалось, что их количество даже увеличилось. Как в и в первый раз, перед моим взором предстали голубые льдинки глаз Майка. А я не испугалась. Какая молодец. Только вымученно улыбнулась ему:

– Я что, отключилась? – Он смотрел на меня несколько отстранённо, не замечала раньше за ним такого взгляда.