Венганза. Алый рассвет,

22
18
20
22
24
26
28
30

Кто знает почему, но Энрике не сомневался – Анита самый сладкий и самый опасный на свете яд. Как офрейский мёд, дорогой наркотик. Попробуешь, и ты зависим навсегда. А лишат дозы – потеряешь себя, пойдешь на все, лишь бы снова окунуться в сладкую бездну.

И все же, все же… он бы рискнул! Только она, кажется, твердо намерена не давать ему ни шанса.

Исповедник тряхнул мокрыми волосами. Энрике давно избегал смотреть в глаза своему отражению. Синие как холодное небо севера, глаза, светлые волосы – ненавистный знак его судьбы. Как же он может нести мир и Равновесие своим прихожанам, если сам не может обрести ни того, ни другого? Не зная, кто его родители, почему он появился на свет типичным сыном Севера в южной Тениброссе, Энрике вечно оставался чужим, изгоем и ненавидел свою северную сущность, особенно с тех пор, как война заставила его увидеть, какой ужас принесли на земли родного Юга северяне.

Шагнув из ванной комнаты, Энрике столкнулся с Анитой. Оба замерли на мгновение в дверях. Каждый раз, глядя в ее бездонные темные глаза, Энрике терял чувство времени и пространства. Когда она была так близко, желание дотронуться до ее смуглой бархатной кожи становилось почти пыткой. Легкий цветастый халатик в восточном стиле, свободная коса с выбившимися прядями, припухшие со сна губы – сердце Энрике моментально пустилось в галоп.

Но Анита отодвинулась, будто боялась оказаться к нему слишком близко, очарование сменилось неловкостью. Падре смущенно побормотал: "Доброе утро" и покраснев до ушей, нырнул к себе в комнату, чтобы одеться.

Как люди Ордена, Энрике и Анита оба были неприхотливы в быту, однако молодому исповеднику хотелось, чтобы в его жилище муэртида чувствовала себя как можно более комфортно. Он старался не докучать ей своей компанией по вечерам, а по утрам всегда сам готовил завтраки. Поэтому быстро натянул брюки, набросил рубашку и отправился на кухню.

Сегодня приготовил чилакилес – остатки вчерашних кукурузных лепешек, размягченные в соусе сальса верде с яичницей, фасолью и белым сыром кесо фреско.

– Какой удивительный аромат! – Анита возникла за спиной Энрике, когда он перекладывал еду из большой сковороды в тарелки.

Муэртида уже успела полностью одеться и привести себя в порядок. Она пристрастилась к левайсам и охотно носила их каждый день с белой блузой и замшевым жилетом. Волосы заплетены в две толстых косы, одну из которых украшала эта белая прядь, которая наводила Энрике на мрачные мысли. Такой отметкой обладали те, кто был за гранью, кто шагнул в Реку Смерти и побывал по другую сторону круговорота жизни. Но блеск ее глаз, заразительный смех, привычка с любопытством ребенка заглядывать ему через плечо быстро разогнали и чувство неловкости, и печаль.

Он протянул ей ложку горячего ароматного соуса:

– Только попробуйте.

Анита подняла лицо и приоткрыла губы. И не поймешь – это полностью невинная дружеская манера общения или флирт на грани приличий? Энрике поднес ложку к ее губам и девушка с удовольствием попробовала чилакилес с ярким пряным вкусом.

– Ммм… Это божественно, – Анита облизнулась и бросила на Энрике восхищенный взгляд. – Вам стоило податься в кулинары, а не в исповедники, падре.

– Подумаю об этом, когда буду слушать очередную исповедь вакеро или какого-нибудь сокола, – улыбнулся Энрике. – А вы, синьорита, сегодня опять отправитесь с детективом на поиски шамана?

– Попробую сегодня зайти с другой стороны, – муэртида взяла тарелку и села за стол. – У вас татуировка? Покажите, это цепи?

Энрике запахнул рубашку, сожалея о своей беспечности. Ему не хотелось, чтобы Анита рассмотрела татуировку подробнее.

– Это… так, напоминание. Чтобы не забывал свое предназначение. Берите еще сыра!

– Хорошо, когда есть предназначение. У меня есть долг и служба. Есть занятие, к которому я привязана на всю жизнь. Я иногда люблю его, а иногда ненавижу. Но все еще никак не могу понять – куда я иду и к чему стремлюсь? Орден учит нас служить, делать что должно и не обсуждать приказы. Но иногда все-таки хочется понять – а чего хочу я сама? Не муэртида Ордена Алой Чаши, не аннигилятор первого ранга Моретти, а просто Анита…

Пока Энрике раздумывал, что на это ответить, в дверь постучали и кто-то вошел в дом, не дожидаясь приглашения. Анита подняла брови в немом вопросе, Энрике бросил полотенце на стол и потянулся к большому ножу. На пороге кухни, жизнерадостно улыбаясь, возник Диего Верде.

– Доброе утро, исповедник, синьорита Анита! Завтракаете? А я почти пропустил завтрак из-за этого мальчишки Лукаса. Не угостите меня чем-нибудь? – Диего не церемонясь подвинул себе стул и сел за стол. – Я к вам по делу. Не откажитесь, падре, съездить в "Две Луны" и усилить защиту от всяких тварей? Мои вакеро клянутся, будто видели чупакабру-переростка. Возможно, парни слишком рьяно взялись накануне за виски, а после него приняли ночные тени за всяких монстров из страшилок, какими их бабушки в детстве пугали. Ох уж эти старушки, моя бабуля, бывало, такого порасскажет, до утра чихнуть боишься! Но чтобы наши туристы не нервничали, лучше перестраховаться. Рита носится с ними, как кошка с котятами, хотя этот гранд Персиваль – редкостный зануда. Притащил с собой охотничий "мамонт", представляете? Я уж ему и так и эдак втолковывал, что у нас тут слонов не водится, ни в какую не пожелал расставаться со своим "малышом". Рита очень просила, падре. Оплатим ваш труд, как положено.