– А у вас серьезный дар, падре, – уважительно заметил он. – У прежнего исповедника, падре Теодоро, так не выходило, он печати на камни ставил, или на земле чертил. Не слишком удобно – невзначай повредится рисунок и вся ловушка насмарку.
– Падре Теодоро был уже немолод, а такой процесс требует много сил, – не прерывая работу, отвечал Энрике.
Диего раздражал по-прежнему, и приходилось говорить себе, что долг исповедника – помогать всем, кто обратился за помощью. При этом Диего общался с ним так дружелюбно, открыто и прямодушно, что Энрике становилось стыдно за свою неприязнь. Хорошо, что работа оправдывала его молчание.
Закончив печать, падре Энрике проверял радиус действия и рисовал следующую так, чтобы нигде не оставалось дыр и лазеек, куда могла бы безнаказанно проскользнуть какая-нибудь тварь. Эти действия порядком истощили его и последние печати выходили совсем слабыми. Приходилось размещать их на расстоянии всего ста шагов друг от друга.
Капканы с рунами и ловушками из кристаллов оставили со стороны реки и леса, откуда могла бы появиться чупакабра. Измотанный Энрике под конец едва держался в седле, а вот Верде наоборот, казался возмутительно бодрым.
– Вы какой-то кислый, падре, – заметил Диего, когда они возвращались от дальних загонов к гасиенде. – Наскучила моя компания?
Энрике предпочел промолчать, чем сказать грубость.
– Ну вот, а я-то думал в Сан-Висенто меня все любят, – на лице Диего снова появилась эта его самоуверенная улыбка.
Тут уж Энрике не сдержался:
– Послушали бы вы, что про вас говорят в моей исповедальне.
– Что-то вроде: "Исповедник, я опять злословила и подралась с моей кузиной из-за Диего Верде"? – рассмеялся вакеро. – А слышали бы вы, что говорят о вас, падре, в моей "исповедальне" – в "Черной голубке"!
– Я никому не причиняю зла, и не думаю, что доставил кому-то хоть сотую долю тех огорчений, что вы, синьор Верде! – Энрике поравнялся с Диего и бросил на него гневный взгляд. – Я все время слышу, как синьориты плачут от того, что вы разбиваете их сердца!
– Да вы, падре, просто лицемер! Знали бы вы, сколько синьорит рыдали на моем плече после рюмочки текилы, рассказывая как вы разбили их сердце! – Диего постучал себя по плечу, показывая где именно рыдали несчастные, отвергнутые исповедником сеньориты. – Они страдали, что не могут добиться от вас взаимности даже на один танец! Вот где настоящая жестокость!
Энрике ошарашенно воззрился на Диего.
– Вы шутите, должно быть?
– Асконки – страстные женщины, падре! Они не готовы мириться с тем, что их чувства не находят ответа. Если бы вы хоть одной из них уделили ваше внимание, остальные не были бы так недовольны. Они считают, что вы столичный гордец, и пренебрегаете ими.
– Но это же совершенно не так! – исповедник не знал что и думать.
– Тяжело нам, одиноким асконцам, верно? – подмигнул Диего. – Пока не появится та единственная, которая завладеет сердцем навсегда, столько испытаний выпадает на нашу долю!
– Вы считаете, что сможете любить одну женщину всю жизнь? – недоверчиво спросил Энрике.
– Вы обижаете меня, падре, – покачал головой Диего. – Скажу вам больше. Эту женщину я уже встретил. И когда я завоюю ее сердце, а это случится непременно, все остальные синьориты станут для меня не более, чем сестрами.