Родители? Мама вышла из комы так внезапно? Папа встал из могилы и дохромал ко мне с Рождественского кладбища?
Я устала настолько, что эта мысль не кажется мне плохой. И пока мы с Анькой устало ковыляем за сержантом по коридору полицейского отделения – я почти вижу, как сейчас зайду в кабинет следователя, увижу, как навстречу со стула поднимается Юл.
И все что я хочу сейчас – поскорее сократить расстояние между мной и ним до нуля и боднуть его лбом в грудь. Ощутить, как он меня обнимает.
Потому что я за-ко-ле-ба-лась!
Эта фантазия настолько сладкая, настолько вкусная, что оказавшись в вожделенном кабинете я даже в ступоре замираю на пороге, задерживая движение нашей небольшой процессии.
Навстречу мне никто не поднимается. Только Игорь Андреевич Капустин – журналист-репортер, с одного из центральных каналов, прожигает меня жгучим взглядом через весь кабинет.
– Катя, ты не могла бы пропустить сюда Аню. Я хочу лично ей сказать, в каком
– Да-да, конечно, – осоловело говорю, шагаю в сторону, а сама – продолжая шарить взглядом по сторонам. Будто ожидаю, что Ройх из шкафа выскочит, хотя конечно же нет!
Нет.
Его здесь нет.
Он ко мне не приехал.
32. Глубже и глубже
– Ваши подписи нужны тут, тут и вот тут…
Мне приходится сосредоточиться на листе, который ко мне пододвинули. А то черт знает, может, мне какое чистосердечное признание суют, видя, в каком я раздрае. Подпишу, и заломают меня!
Даже не думала, что меня так размажет.
Хуже ничего нет, чем неоправданные романтические ожидания.
Романтические, так точно. Спорить с этим бесполезно уже.
Только любовь может закрыть тебе ладонями глаза, только любовь может оспорить очевидные вещи, только любовь может так мучительно выворачивать тебя эмоциями наружу из-за всякой ерунды.
Откуда я знаю? Я великий теоретик! Именно поэтому, прямо сейчас, я понимаю, что все плохо. Я по уши влюблена в Юлия Владимировича Ройха. А ему на меня плевать!