Святые наших дней
Во времена моего детства на весь Советский Союз было всего около пятнадцати монастырей. Один из них – Псково-Печерский – славился своими старцами. Мы с мамой решили его посетить, чтобы увидеть знаменитого на всю церковную Россию старца, отца Иоанна (Крестьянкина). Попасть туда можно было на поезде Москва-Таллин, который делал остановку на станции Печоры Псковские рано утром.
Михайловский собор в Псково-Печерском монастыре
Впервые мы приехали в Печоры, когда мне было лет тринадцать. Поселились в городской гостинице. Каждое утро шли по утоптанному снегу к монастырю. Около шести часов растворялись монастырские ворота, и мы оказывались в каком-то волшебном царстве, отделенном от внешнего мира высокими глухими каменными стенами. В этом царстве, наполненном неземной тишиной, все было необычно, возвышенно, чудесно. Даже воздух казался иным. Долгие монастырские службы, монашеское пение, колокольный звон, иноки в рясах и черных клобуках, бесшумно передвигавшиеся по зимнему снегу – все это производило неизгладимое впечатление.
Псково-Печерский монастырь.
Фото сер. ХХ в.
«Печерским» монастырь называется по аналогии с Киево-Печерской лаврой и в связи с тем, что монастырь построен на месте «Богом зданных пещер» – подземных проходов, высеченных не человеческими руками, а десницей Божией. Как и в Киевской лавре, здесь есть свои ближние пещеры общей длиной около 15 метров, и дальние – длиной около 200 метров. Издревле пещеры использовались для захоронения умерших, причем из-за особого температурного режима или по иным известным Богу причинам тела похороненных там монахов и мирян не подвергаются тлению.
В Псково-Печерском монастыре я подружился с известным иконописцем отцом Зиноном. Правда, познакомились мы с ним еще раньше, когда он жил в Троице-Сергиевой лавре. Но именно в Псково-Печерском монастыре, где он поселился после отъезда из лавры, состоялись самые запоминающиеся мои встречи с ним.
«Богом зданные пещеры»
Его келья представляла собой нечто совершенно особенное. Это был стоявший на вершине холма («на горке»), расположенный вдали от других монашеских келий деревянный дом, основную часть которого отец Зинон приспособил под иконописную мастерскую. Все в этом доме было устроено в древнерусском стиле. Посреди дома стояла большая русская печь. Чай пили только из самовара, который разогревали, конечно же, дровами. Отец Зинон, увлекавшийся в то время старообрядчеством, ходил в подряснике и лаптях, а на молитву надевал короткую старообрядческую мантию с красной окантовкой. Молитвы он читал только по до-никоновским, «неправленым» книгам.
«Богом зданные пещеры»
В мастерской отца Зинона, помимо икон, уже написанных или еще не законченных, было много всяких интересных вещей. Например, он показывал мне большую коллекцию драгоценных камней. Использовались эти камни исключительно для украшения икон. Отец Зинон очень настаивал на том, что в икону не могут вправляться камни искусственные или дешевые. Богу нужно отдавать все самое лучшее, говорил он. Не допускалось вообще ничего искусственного. Все краски – только натуральные, из камней и минералов, на яичном желтке.
Под руководством отца Зинона я написал свою первую и последнюю икону – святого великомученика Пантелеимона. Этому предшествовало несколько занятий, на которых отец Зинон показывал, как пользоваться кистью, как наносить левкас на доску, как делать рисунок, как дробить разноцветные камни и минералы, превращая их в порошок, как пользоваться яичным желтком для изготовления пигментов из этого порошка. Сама икона писалась по древнерусскому образцу, который сначала наносился на левкас в виде черно-белого рисунка углем. Затем надо было наносить краски – сначала самые темные, затем более светлые. Заключительные штрихи нанес на икону сам отец Зинон.
«Богом зданные пещеры»
Он был подлинным профессионалом. Я несколько раз приходил к нему в Покровский храм, где он делал роспись, и был свидетелем того, как он пишет. Однажды он при мне нарисовал на сводах храма огромный круг. Сделал он это при помощи кисти, насаженной на трость пятиметровой длины. Без циркуля, просто аккуратно ведя линию тростью, которую держал в правой руке. Ничего подобного я в жизни не видел.
Архимандрит Зинон (Теодор)
Более всего поражала в отце Зиноне его абсолютная нацеленность на то, что он считал эталонным. При этом его вкусы менялись. В то время он увлекался древнерусской иконой XV–XVI веков. Потом увлекся Грецией, Афоном и византийской иконографией XI–XIV веков. Потом уже и о византийской иконе стал отзываться критически, а эталонными стал считать синайские иконы VI века. Ну а дальше оставалось увлечься только живописью римских катакомб и фаюмским портретом, что и произошло, но намного позднее того времени, когда я с ним познакомился. Художественные интересы отца Зинона, таким образом, смещались все дальше и дальше в глубь веков. И каждый раз это смещение акцентов сказывалось на его собственном стиле.
Архимандрит Зинон за работой
В своей книге «Беседы иконописца» отец Зинон говорит: «Часто церковные люди считают, что древняя икона, древнее пение – это для специалистов, даже, может быть, светских, а в Церкви они ни к чему. Более того, и среди монахов, которые должны быть профессиональными хранителями наследия, можно услышать такое мнение. Когда я просил, чтобы открыли роспись алтарной преграды в Успенском соборе Псково-Печерского монастыря, созданную еще при преподобном Корнилии в XVI веке, которая сохранилась довольно хорошо, ни за что не соглашались, говорили: “Старушки не поймут”. То же самое и с древними знаменными распевами. Сейчас музыканты стали ценить их и исполнять, а раньше они считались варварской музыкой. Те, кто был воспитан на итальянских образцах, не понимали и не принимали их. Сегодня церковные люди тоже часто не понимают этих распевов. Тут, наверное, типично русская черта, о которой еще протопоп Аввакум писал: “Как у нас что положено, так во веки и лежи!” К чему привыкли, того никак не сдвинуть».
Архимандрит Серафим (Розенберг).
Фото сайта Псково-Печерского монастыря