Сестра самозванца

Польский секретарь самозванца поднялся со своего места и развернул пергаментный свиток.

– Новый титул нашего великого государя будет вписан во все документы. Сие будет звучать – Наияснейший и непобедимейший самодержец и великий государь Димитрий Иванович, цесарь и великий князь всея России и всех татарских царств и иных многих государств, московской монархии подлеглых, царь и великий обладатель!

Бояре переглянулись. Царь именовал себя цесарем! На сие не отважился даже Иван Грозный. Тот первым принял царский титул и то его до сих пор не признают многие монархи. Король Сигизмунд так и величает царя лишь Великим князем Московским. А этот нарек себя императором.

– Мы! – гордо заявил самозванец. – Имеем право именоваться цесарем, ибо обладаем большой властью, которой никто из королей не обладает!

Василий Шуйский про себя усмехнулся. Этак царек долго не протянет. Борис был человек ума большого и талантов государственных. А что сей может? Власть его, еще столь непрочная, может обрушиться в любой момент.

Царь продолжал:

– Надобно нам всем учиться, бояре, думные дьяки и дворяне! Ибо сколь невежества есть даже в совете государя. А сколь неученых людей сидит в Приказах? На единого умника, есть у нас по двадцать дураков. Хорошо ли сие? Мы по роду людей ценим, а не по уму и не по службе.

– Но так во многих государствах заведено! – возразил царю князь Шуйский.

– Во многих, но не во всех! – ответил ему царь. – У османов не так. Там не так как у нас. Великие визири не по знатности ставятся, а по талантам и по службе. И от того великие блага есть в их державе. Мой отец, великий государь Иван Васильевич, утверждал самодержавство в землях наших. Ибо есть от того великое благо для Руси! Единый государь и единая держава. Государь стоит над всеми подданными! И милости его одаривают всех.

Бояре не могли понять самозванца, ибо еще неделю назад он говорил иное. Тогда он хвалил польскую систему управления, при которой большие вельможи многое могли сделать.

– Все сие так, великий государь, но ведь мы получили царя милостивого и справедливого, – сказал боярин Федор Нагой. – Ты, государь, щедрый повелитель и мы все на милости твои надежду имеем.

– Так и будет, дядя! Я не забуду верных!

Бояре выразили одобрение государю.

– Но ныне думать о большой войне рано, государь, – сказал Федор Нагой. – Держава разорена, и многие села впусте стоят. В моих вотчинах часть крестьян разбежалась. И от того платить подати там некому. У нас и так с тяглых людей три шкуры дерут.

– А монастыри, дядя? – спросил царь. – А богатства церкви? Неужто они не наскребут денег на войну с неверными? Ведь это дело угодно Господу! По сие думать надобно! Завоеванные мои отцом ханства Казанское и Астраханское сколь пользы державе приносят?

Мстиславский возразил:

– Посягать на средства церкви негоже, великий государь.

Его поддержал боярин Василий Голицын. Но Петр Басманов стал на сторону царя в том, что касается денег церкви.

– Монастыри могут дать казне не менее чем 200 тысяч ефимков.

– Но даже при государе Иване Васильевиче не посягали на богатства церковные!