Эдипов комплекс

22
18
20
22
24
26
28
30

– Ну что? – спросила она. –  Как она?

– Ты правильно спросила, – ответил Андрей Степанович. – Плохо. И мы должны ей помочь. Она совсем одна. – Он замолчал, переживая увиденное.

Вернувшись домой, он почувствовал облегчение от исполненного долга. Именно «долг», иначе он не мог назвать то, что произошло. И то, что его мучило последнее время, и тот страх куда-то ушли, и он спокойно прошел к себе в кабинет, переоделся, и весь вечер они с Лилечкой обсуждали случившееся событие, как их общее. Он рассказал Лилечке, что учился с этой Галей, что она в ужасно тяжелом положении, и он решил, что должен ей помочь. Он ни словом не упомянул о Сергее. Лилечка безоговорочно согласилась с его решением, что его очень обрадовало. Он не мог бы с этим справиться один. Лилечка приняла все, что ей рассказал Андрей Степанович, как возможность помочь близкому человеку в его серьезных делах, и за это Андрей Степанович был ей благодарен, за ее естественное желание разделить с ним его сложности.

Первый порыв не всегда бывает отражением того настоящего чувства, которое его провоцирует. Это бывает, и очень часто, совершенно противоположной реакцией на то, скрытое, глубоко лежащее на дне души чувство, и только по прошествии времени можно говорить об истинном отношении к свершившемуся событию.

Так случилось и с Лилечкой. Ее первый порыв был искренним, но он не имел отношения ко всей ситуации. В глубине души Лилечка чувствовала, как и раньше, неприязнь к прошлому, связанному с Галей. В первый момент у нее возникла радость от упразднения напряженности последнего времени – в ситуацию вносилась ясность. Андрей Степанович принял эту внешнюю форму – она его устраивала – за примирение Лилечки с его жизнью, но сам он еще не все знал о том, что будет дальше, ему только казалось, что вот, наконец, что-то прояснилось, и это было правдой, – он вел себя в полном соответствии со своими принципами человека порядочного, солидного и ответственного.

Когда он, как обычно, лег на диван после всех этих испытаний и закрыл глаза, комната Гали, вся ее убогая обстановка болью ему напомнила его прошлое настроение неопределенности, и он понял, что своей решительностью он хотел побороть чувство неприязни и отвращения ко всему, что предстало его глазам. В его душе не было и намека на прошлую любовь, а было чувство недовольства самим собой за то что он имеет к этой ситуации отношение. Он представлял себе жизнь Гали и до малейших подробностей и, казалось, знал всю ее прошлую жизнь, и вдруг другое чувство любви к маме заполнило все пространство его воображения, и он опять услышал слова мамы: «Она простая», – и сейчас только он понимал, что мама имела в виду под этими словами. Он пытался вспомнить себя в то далекое время и не мог понять, почему тогда эти слова не производили на него такого впечатления, как сейчас.

Теперь он знал, что вся правда настоящего скрыта от нас из-за невозможности видеть сразу все обстоятельства и сразу их оценить. Чувство заслоняет от нас истинный смысл происходящего, и только по прошествии времени вся правда оголяется в ее истинном свете. Парадокс жизни скрыт в ее многоплановости и ограниченности наших возможностей ее сразу понять и оценить. Мы не отвечаем за каждый свой шаг, мы его делаем непроизвольно – и это закон, что мы не можем двигаться, если этого шага не сделаем; и мы идем, подчас наугад, не думая, куда нас приведет наше чувство, и оказывается, что потом все это, сохраненное в памяти, будет непроизвольно влиять на нашу жизнь. Так сейчас Андрей Степанович оказался в плену Прошлого, вдруг вставшего на его пути тенью смерти, от которой он находился так близко, что смог ее почувствовать как реальность, существующую всякую секунду, и это его потрясение переменило его взгляд и на самого себя, и на то, что происходит вокруг.

Он объяснял свое нежелание в прошлом связать судьбу с Галей не страхом, а внутренним чувством своего несоответствия той ситуации. Страх – это только сигнал этого несоответствия. Он вспоминал, как усилием воли подавлял свою зависимость от любви, как убегал от нее, и вот она его все-таки настигла через столько лет, и он себе сказал сейчас, что она не соответствовала ему не тогда, иначе бы ничего не случилась, она не соответствовала его будущему, которое еще не наступило, и он в этом будущем будет совсем другой, но для того, чтобы эти мысли родились, должно было пройти столько лет.

Лилечка по-своему переживала эту ситуацию. В первый момент ей показалось, что все случившееся облегчает ей жизнь, но первая радость потом сменилась прежним чувством тревоги, и Лилечка поняла для себя, что ее надежда на безоблачную жизнь ушла. Она все яснее чувствовала, что это решение Андрея Степановича привязывает его к Гале, и она ужаснулась тому, что вдруг почувствовала к Гале прежнюю неприязнь, – ей почему-то стало жалко себя, и она решила, что будет скрывать это, понимая всю неоднозначность ситуации.

Когда вечером они ужинали с Андреем Степановичем, неожиданно Лилечка спросила:

– Ты уже решил, каким образом будешь помогать этой Гале?

Когда она произнесла слово «эта», она почувствовала какую-то неловкость, и не зная, как это исправить, замолчала. Андрей Степанович сделал вид, что не заметил Лилечкиной оплошности, но произнесенное слово «эта» пробудило в его душе странное чувство неловкости за Лилечку, и он решил для себя, что не будет с ней обсуждать Галю, а это было, он знал, самым большим для нее наказанием. Но в тот вечер он ответил:

– Нет, пока не решил. – Тема ушла, и, казалось, оба забыли об этом неприятном эпизоде.

Напряженность последних дней вернулась, и оба не могли ничего сделать, чтобы изменить такое положение. Андрей Степанович постоянно возвращался в мыслях к своему визиту к Гале и почему-то сейчас хотел, чтобы его не было, но он случился и надо было жить теперь и с этим.

Глава 4

Внешне жизнь продолжалась по раз заведенному, и, как обычно, в гости к ним приходили люди, их знакомые, с которыми Андрей Степанович любил общаться, хотя его  работа, под которой он подразумевал научные занятия, занимала все его время. У него не было никаких увлечений, у него не было отдыха, он все время был занят своими идеями, и, пожалуй, история с Галей была единственным отвлечением для него от серьезных дел. У него всегда была защитная оболочка от внешних влияний, но в последнее время ее качества как будто стали другими, она стала проницаемой, и это очень неприятно удивило Андрея Степановича – он стал уязвим. Он это остро теперь ощущал после визита к Гале. Деньги, которые он ей оставил как подачку, и то, что обещал помогать, – все это он постоянно вспоминал и отвлекался на это в самое неподходящее время.

Ему казалось, что он сделал все, что нужно, но вопрос реальной помощи Гале он никак для себя не мог решить окончательно. Он рассуждал, что, наверное, лучше всего ежемесячно ей выплачивать сумму, но какую? И тут он прикидывал, сколько нужно, чтобы этого было достаточно. В конце концов он решил посоветоваться с Лилечкой, понимая, что без ее помощи его зарплаты профессора не хватит, чтобы выйти из этой непростой ситуации, но потом он понял, что не хочет впутывать Лилечку в эту историю, и сам определил сумму, которую, по его понятиям, без особенного напряжения он сможет ежемесячно переводить Гале на книжку.

Он пошел в сберкассу, открыл счет на предъявителя и оформил в бухгалтерии все необходимые формальности по переводу. Оставалось книжку передать Гале. Он не хотел с ней встречаться и отправил  заказное письмо с уведомлением, вложив в него книжку и записку:

«Уважаемая Галина. По этой сберкнижке вы сможете получать ту помощь, которую я обещал. С уважением…» – Он долго не мог придумать, как подписаться, и просто поставил подпись.

Когда Андрей Степанович получил корешок уведомления, у него как будто гора свалилась с плеч. Он почувствовал, что наконец свободен и доволен собой. В этот день вечером они с Лилечкой устроили праздничный ужин, но Андрей Степанович не назвал причину своего хорошего настроения. Он был особенно оживлен, и Лилечка была рада, что его непонятное  настроение последнего времени сменилось на другое.