Эдипов комплекс

 Он на улице, и через двадцать минут стоит перед обшарпанной деревянной дверью. На табличке несколько фамилий. Он звонит – на пороге Галя. Он входит, как будто не видя ее. Идет молча за ней, и вот он сидит перед круглым столом, покрытым клеенкой. Вся обстановка комнаты говорит об ужасающей бедности. Мебель белого цвета, пятидесятых годов, сервант с закругленными краями. За стеклами простые чашки и стопки стоят в беспорядке. Андрей Степанович смотрит на окно – на провисающей веревочке висит белая занавеска. Он не знает, что делать. Галя, в халате из светлой фланели выглядит пациенткой больницы, на голове волосы в беспорядке торчат в разные стороны.

На этом фоне Андрей Степанович в бархатном костюме, с седой шевелюрой, выглядит принцем из сказки, случайно оказавшимся в непонятных декорациях. Галя смущенно смотрит на этого, непонятного ей теперь человека, ей стыдно, и она не знает, с чего начать.

– Вы извините. Я вас побеспокоила. Я не знала… – она замолкает, не понимая что говорить дальше. Молчание затягивается. Андрей Степанович не понимает, что он делает в этой комнате, он не верит своим глазам, когда смотрит на женщину, сидящую напротив него, что это Галя. Ничто в этой женщине не напоминает ту Галю, которую сохранила его память, молодую, стройную. Ничего в душе Андрея Степановича не возникает, кроме неловкости в этой непонятной ситуации. Что он здесь делает? Он напрягает память, пытаясь вспомнить прошлую жизнь, и чем больше он хочет это сделать, тем больше убеждается в невозможности этого.

 Для него это пребывание в странной, непонятной обстановке было тягостно, он как будто стыдился своей приличной внешности – до такой степени женщина, сидевшая напротив, не соответствовала его представлениям о его прошлой жизни. Прошлая жизнь в Гале не читалась – эти сморщенные щеки, эти потухшие глаза, которые даже не оживились при встрече с ним, когда-то любимым человеком. Вся обстановка еще больше углубляла настроение подавленности, в которое Андрей Степанович впал несколько дней назад.

– Ну, как ты? Расскажи о себе, – он смотрел на Галю.

– Да что говорить. Понимаете, я сама не рада, что вас побеспокоила. Сергей в тюрьме, и я не хочу к нему ездить. Он мне стал безразличен, сама не знаю, как это случилось. Я устала жить.

Она замолчала, вынимая из кармана фланелевого халата носовой платок, чтобы вытереть слезы, навернувшиеся ей на глаза.

– Последнее время я совсем потерялась, после всей этой истории. Когда я узнала, что он вас ранил, со мной как будто что-то стало. Как будто я – не я, а другая. Совсем другая. А когда я подумаю, что он ваш сын… – она остановилась. – Нет, не могу с этим жить. – Она задергала плечами и отвернулась.

Андрей Степанович смотрел в пол, он не мог спокойно смотреть на то, что было пред ним, и ужасная мысль вдруг пришла ему в голову: «Было бы лучше, если бы ее не было». Он не понимал, о чем он, но чувствовал какое-то отвращение ко всему, что было сейчас вокруг. Его брезгливость нашла себе достойное применение, переходя глазами этого благородного человека с предмета на предмет, скользя по косякам искривившихся рам, смотря на пятна на клеенке. Он был оскорблен чем-то, и одновременно то, что он был ко всему этому ужасу причастен, выворачивало его душу наизнанку. И вдруг что-то в нем  заговорило не его языком.

– Знаешь, ты меня прости за все. Что я могу сделать для тебя? – когда он произнес эти слова, комок подступил к горлу.

– Что вы. Что вы. Я только хотела… – тут Галя остановилась, понимая, что окончательно запуталась в своих чувствах, и, не в силах продолжать, замолчала и застыла в странной позе вполоборота к Андрею Степановичу, с опущенными руками, не смея сдвинуться с места – ее как будто парализовало.

Андрей Степанович понял, что она стесняется того положения, в котором ее увидел он, отец Сергея, и этот стыд означал только то, что между ними бездна, которую ничто не может уничтожить. Стыдно за себя перед другими – что бывает хуже? – и в этом состоянии Галя не могла ни вымолвить слово, ни изменить позу, и руки, опустившиеся, как плети, вдоль тела, говорили об одном – «это все, что я могу вам показать».

Ужас и стыд за все случившееся, за те страшные мысли, которые крутились в голове Андрея Степановича, заставили его произнести странные слова:

– Я виноват во всем, и я правильно был наказан. Лучше бы мне тогда умереть, – он замолчал, не понимая, что говорить дальше, но эти слова жили в нем так глубоко, что он не знал об их существовании и очень удивился, что он их произносит.

– Что ты говоришь? Извините, вы говорите, – поправилась Галя. Сердце Андрея Степановича забилось быстрее, когда он услышал это «ты». В нем было все – любовь, надежда, вопрос, ответ, в нем было прошлое, вдруг интонацией ворвавшееся в эту убогую обстановку, и Андрей Степанович, как загипнотизированный, сидел и не мог сдвинуться с места. Он не чувствовал ничего, кроме усталости, как после тяжелой работы, а она все это время проходила в нем. Так теперешнее положение человека солидного отступало перед тенью прошлого, которое одной интонацией Галя смогла ему напомнить. И он вернулся как будто на тридцать лет назад, но это было одно мгновение, а жизнь реальная требовала усилий воли, чтобы сложившуюся ситуацию разрешить каким-то способом.

Андрей Степанович достал бумажник и вынул деньги. Это были большие деньги. Он их оставил на столе и встал.

– Теперь я буду тебе помогать. Я понял, что ты осталась совсем одна и без поддержки, – и он посмотрел на Галю. Она не изменила положения, и только страдание исказило еще больше ее лицо. Она опустила голову.

– Спасибо, – она больше ничего не могла придумать.

Глава 3

Когда Андрей Степанович вернулся домой, ему показалось, что он возвратился из долгого путешествия. Лилечка стояла на пороге и вопросительно на него смотрела.