Она замерла, не успев даже вскинуть меч, возмущённо спросила:
— Что?
Я пояснил то, что для меня было очевидным:
— Они стоят к нам спиной. Это не наши противники.
— Но...
Я повернул голову, чтобы увидеть Ираю, жёстко сказал:
— Наша помощь закончена. Гилай должен справиться сам. Тебе разве не ясен этот намёк?
— Но...
— Мы и так забрали на себя четыре ряда его врагов. Стой на месте, если не хочешь всё загубить, — надоев спорить, я припечатал. — Это приказ.
Ирая несколько вдохов, кусая губы, боролась со мной взглядами, затем швырнула в меня древко Флага и отвернулась. Но вложила меч в ножны, позволив мне, наконец, заняться своими ранами.
Я её отлично понимал. Очень тяжело оставаться безучастным в такой момент. Тем более, когда ты видишь, как неуклюже двигаются парни, как они явно берегут духовные силы. И как тащат за собой тех раненых, кто уже не может сражаться и двигаться.
Я отвёл взгляд от израненного, но продолжающего сражаться Ганвола, и перевёл его на лежащего в трёх шагах от меня голема. Последнего своего врага.
Каменная маска его лица всё так же безупречна. Ни следа эмоции. Страха, боли, ненависти, злости. Ничего. Только ярко-синие, невозможные глаза впиваются в меня взглядом. Он ли глядит на меня или кто-то его глазами?
Я вбил кулак в ладонь и согнул спину:
— Благодарю за поединок, древний страж города.
Отвернувшись, я пропустил мимо ушей насмешливый хмык Ираи. Справедливость. Это была справедливость. Ну и не Ирае смеяться над тем, что позволило нам спасти её Гилая. А это уже очевидно.
Им под ноги рухнул последний голем, которого они рубили в три меча.
Мгновение Гилай оглядывал меня и Ираю, а затем прохрипел:
— Уходим, быстрей уходим в переход.
Но едва он шагнул в сторону, как я жёстко заметил: