Лаккомо целеустремленным шагом прошел через кабинет и рухнул в своё излюбленное кресло сбоку у стены. Но закончив путь длиной в сотни световых лет в этой скромной точке пространства, он, казалось, разом сдулся и затих. Словно что делать и говорить дальше он не представлял. Даже поникшие плечи свидетельствовали об огромной накопленной усталости. Которую никому и никогда Лаккомо не демонстрировал.
Эйнаор знал, что брат позволял себе отдыхать от строгих масок только при личной встрече с ним, и, пожалуй, в своей закрытой каюте. И если с близнецом он виделся последнее время хорошо если раз в год, то молчаливый корабль выслушивал его регулярно. Этак он давно стал ближе кровного родственника. Даже сейчас от Лаккомо до сих пор ещё веяло тем едва уловимым озоново-хвойным запахом, характерным для всплывающего из гиперпространства «Стремительного». Когда-то Эйнаору нравится этот оттенок. Он наводил ассоциации о далеком космосе и сопутствующей романтике, в которую так старался затянуть его Лаккомо поначалу.
Но сейчас Эйнаор ненавидел этот запах. Этот… вкус озоновой разлуки и хвойного отторжения. Прохлада, навсегда въевшаяся в сердце близкого брата и окончательно забравшая его в чужой космос. Подальше от Эйнаора и под тень всего лишь корабля, на который Лаккомо променял…
Эйнаор осекся. Вовремя тормознув свои яркие мысли, и не дав раздражению долететь до близнеца. Не хватало еще, чтобы брат понял его неверно.
Но Лаккомо пропустил случайный всплеск Эйнаора. Глубоко погрузившись в свои воспоминания.
- Он боялся. Молил оставить его в покое, - сухим и потерянным голосом сказал Лаккомо, глядя в пол остекленевшим взглядом, как будто по тысячному разу пересчитывал ворсинки золотистого ковра. – Молил не трогать его душу. Понимая, каково оно.
Эйнаор, не вслушиваясь, смотрел на Лаккомо, словно изучал его черты лица впервые и запоминал надолго. Прошлый раз он казался ему моложе и бодрее. А сейчас… Как будто старость норовила сгубить его побыстрее. Еще больше заострились скулы, короткие морщины между бровей и рядом с кончиками губ стали глубже и отчетливее. Теперь вот и тени под глазами появились. Сам Эйнаор и так уже выглядел на десяток лет моложе своего близнеца. Что же будет потом?..
- Представляешь? - с лёгким напором сказал Лаккомо, подняв взгляд на брата.
Эйнаор на мгновение растерялся, подумав что вице-король уловив его печальные размышления. Но нет, тот спрашивал о машине и своих словах.
- Представляю, - Эйнаор усилием воли заставил себя вернуться к теме разговора. Нужно было оставаться спокойным. Брату явно нужно просто выговориться. – Так что тебя удивляет?
Но кажется, что со спокойствием он переборщил. Потому как Золотой Журавль не пошевелился в кресле, вот только взгляд его стал тяжелее монолитной плиты, придавливающей к месту.
Брошенные образы вспыхнули, как ворох фотографий, который швырнули в лицо. Мостик. Бой. Встревоженный радист. Песня. Груда движущегося металла. Груда напуганного металла. Взгляд внутрь кристалла. И глаза, глаза... Отпечатки разных фонарей от алого до жёлтого.
- Что меня удивляет? - вкрадчиво и явно сдерживаясь, чтобы не вспыхнуть новым приступом гнева, переспросил Лаккомо. - Наверное, то, что они живые!
- А раньше ты этого не знал? - спокойно, на грани равнодушия поинтересовался Эйнаор. Он тоже сидел неподвижно, застыв в просторных складках легкой повседневной одежды, как храмовая статуя. Холеные руки со старыми фамильными перстнями на пальцах, неподвижно лежали на узорчатом деревянном столе.
Только спокойствие.
Чем оборачиваются приступы гнева у менталистов братья знали не понаслышке. И со своими эмоциями они учились бороться еще с детства. Если бы кто-то другой ответил Лаккомо столь хладнокровно, то вице-король мгновенно пришел бы в еще большую ярость. Эйнаор же пользовался своим остаточным положением и родством. Каждый раз – нагло. И каждый последующий раз боялся, что Лаккомо все-таки сорвется.
Но раз за разом конфликт прерывался, так и не начавшись. Так было и в детстве, когда молодой Лакки психовал после неудачных тренировок. И в юности, когда он злился на поставленные на него ограничения полета. И даже в старшие студенческие годы, когда Лаккомо возвращался с вывихами и ушибами после армейской практики. Эйнаор никогда не позволял этой злости и раздражению затопить их обоих. Всегда спокойный, вечно терпеливый и очень ненавязчиво внимательный он гасил вспыльчивость брата. После чего всегда помогал. Успокаивал, шел договариваться за него, вправлял суставы, когда Лаккомо не хотел идти к врачам.
Пожалуй, только однажды Эйнаор позволил себе неуместно огрызнуться. Когда брат явился очередной раз к нему после тренировок с переломом ключицы, а он испугался за него, разозлился и, не желая слушать, отправил в медицинское крыло. С тех пор Эйнаор всегда винил себя за это. Брат пришел именно к нему, доверял, а он… Не стоило тогда посылать его в таком состоянии. Пересидел бы пару часов или ночь, ничего бы хуже с ним не случилось. А на утро и сам бы отправился на лечение.
Вот и сейчас, как обычно, закрутившийся было смерч гнева развеялся без подпитки и угас.
Лаккомо снова уставился в узоры ковра.
ebooksa