– Я, – отвечаю, я. Но он меня словно не слышит. Из-за спины рыжего мамонта с седой бородой выглядывает моя мать и также смотрит как будто сквозь меня. Этого я уже вытерпеть не могу и поэтому кричу в ответ: МАМА!!!!! А потом минут пятнадцать сижу на лестнице у внезапно захлопнувшейся двери родного дома, переживая, как кажется мне на тот момент, самое большое в моей жизни предательство и разочарование в людях.
Опустошенный я спускаюсь на этаж ниже и звоню в дверь своего давнишнего приятеля и соседа Славки. Славка открывает мгновенно, как будто все время стоял за своей дверью и ждал чего то.
– Привет, – говорю и пытаюсь улыбаться.
Славка смотрит на меня как сквозь стекло, мотает головой, бубня себе под нос что-то про придурков, которые звонят в дверь и убегают, захлопывает свою дверь прямо перед моим носом точно также как до этого поступили рыжий мамонт с седой бородой и моя мама…
И тут перед моими глазами пробегает весь сегодняшний день с несуразностью происходящего и странным поведением хорошо и мало знакомых людей, а также то, как меня не пустили за порог не родная мать, не почти что друг, делая вид, что не замечают. Меня пронзает острой болью от макушки до кончиков пальцев от ощущения чего-то страшного и непоправимого, как будто Щегол тогда в заброшенной трансформаторной будке все-таки достал меня своим ножом и все, что было потом – этого уже не было. Чтобы проверить свои догадки буквально скатываюсь вниз, выбегаю из своего подъезда, замираю на секунду, а затем, подойдя к словно дефилирующей по подиуму эффектной блондинке в бледно-розовом плаще целую ее прямо в полуприкрытые губы. Она останавливается, удивленно смотрит по сторонам, задумчиво улыбается и лишь ускоряет шаг, как будто не было ничего. То есть не было меня…. Теперь я подхожу к худощавому высокому парню и скидываю с его головы бейсболку. Парень ругается, поминая проклятый ветер, наклонившись и подняв, он возвращает свою бейсболку на ее законное место.
Значит, – я ветер…
В мой голове ветер, вернее уже бушует целый ураган…. Я не знаю, что делать и после здравого размышления нахожу лишь один выход – искать Стикс, Проклятую дочь и Подземные чертоги, о которых говорила во сне Ведающая мать, это предначертанный путь и уже нет дороги назад.
*
В центральной части города Перми протекает река Егошиха, впадающая в Каму с левой стороны, недалеко от Речного вокзала. Ее длина – всего около 9 км, на протяжении которых в нее стекают многочисленные родники и впадают три небольших притока. Один из этих притоков носит необычное для пермской речи наименование – Стикс, рожденное изначально в древнегреческой мифологии. Так назвали этот небольшой приток из-за географии его места расположения: исторически на самом мысу – между Егошихой и впадающим в нее Стиксом находилось самое старое в нашем городе кладбище, попасть на которое можно было, только перейдя через этот приток. Так он уже более двух столетий отделял и продолжает отделять мир живых от «царства мертвых», как в древней мифологии греков река Стикс, по которой мрачный старец Харон перевозил души умерших в Аид – подземное царство. В Перми название Стикс появилось где –то в XVIII в., есть легенда о том, что оно дано тогда еще будущим императором Александром I, посетившим однажды наш город с частным визитом.
Между тем, там, где течет Стикс и царство мертвых люди обитали уже в глубоком прошлом, о чем свидетельствуют наши археологи, обнаружившие на его левом берегу следы палеолитической стоянки, древних насчитывающей не менее 17 тысяч лет. А на высоком мысу правого берега Егошихи, в месте впадения ее в Каму, еще в конце 19 в. сохранялись остатки вала и рва древнего городища ломоватовской культуры существовавшей 8-9 вв. назад, на эту эпоху приходится золотой рассвет магического пермского звериного стиля, искусных творений из бронзы и меди, могущественнейших оберегов, украшений древних красавиц и орудия искусных шаманов – войнов. Они еще около восьми веков назад строили здесь глубокие шахты, чтобы извлекать таящиеся в глубине металлы и уже тогда они ведали и понимали, что не единственные хозяева рукотворных подземелий, до них были и другие народы, воспоминания о которых не сохранила не одна летопись.
Я прохожу мимо запущенного, заросшего травами выше пояса, со старыми деревьями и запутанными зигзагами тропинок, любимого мною парка на ул. Землячки, мимо здания Пермского цирка, и спускаюсь к Северной дамбе, в моей голове за эти минуты промелькнули века и тысячелетия, все они ушли в глубину и спят там где-то внизу под толщами земли, наслоениями сотен культурных слоев, а Стикс, и старое Егошихинское кладбище остались на своих местах, только Стикс частично закрыла Северная дамба, я иду туда, надеясь, что там – решится моя дальнейшая судьба. Порой кажется, что в сказке есть ответы на все вопросы. Возможно, так оно и есть.
Мир вокруг нас мало похож на сказку, но все же является ей, и я существую по законам этого бытия…
Так меняется мой взгляд на мир, а мир похоже никогда не меняется.
Три встречи… 7
Я иду по Северной дамбе, а мимо меня летят автомобили, троллейбусы, трамваи и …пара всадников одетых в кольчуги и звериные шкуры, вооруженных копьями и топорами на длинных рукоятях, они скачут на невысоких лохматых лошадях, за их спинами кожаные щиты со знаком крылатого божества попирающего извивающегося у него в ногах рогатого ящера. Они прут прямо на меня по проходу для пешеходов… Жмусь к бордюру, неосознанно протягиваю правую руку вперед ладонью, а левую прижимаю к месту, где находится сердце, всадники, молча повторяют воспроизведенный мною жест и следуют дальше как в ничем не бывало в сторону Цирка.
Я не успеваю освоиться в происходящем, когда слышу детское до зубовного скрежета отчаянное рыдание и крик:
– Куда ты тащишь меня, идалище поганое!!!
Худой высокий старик с костистым вытянутым лицом, похожим на оголенный череп, замотанный в черные лохмотья, когда то бывшие расшитым золотом плащом черного бархата, тащит за волосы упирающуюся и плюющуюся во все стороны, отчаянно вопящую конопатую девчушку лет шести-семи от роду одетую в рваный вылинявший, когда видимо ярко зеленый сарафан и красные калошки.
Кирпича нигде поблизости как назло нет, зато из земли торчит кусок ржавой арматурины, приспособленный чтобы не дать упасть и окончательно зачахнуть саженцу яблони.
Я вырываю прут арматуры из нежелающей расставаться с ним земли, и насупившись направляюсь в сторону худого лысого старика замотанного в черные лохмотья, когда то бывшие расшитым золотом плащом черного бархата и кричащей вырывающейся из его лап малышки.
ebooksa