— Это просто облитый краской мужик, — пожал плечами Роман.
— Как смеешь ты, сермяжная деревенщина, говорить такое? — подбоченился Никас. — Это выплеск чистого творчества.
— У него сопли от страха текут.
— Признак искренности. Ладно, я шучу. Это просто облитый краской мужик.
— Этот город единственный в своем роде парадокс Дна, — сказал Роман. — Все здешние сущности завершенные. Но они никуда отсюда не улетают. Все имеют начало, середину и конец, но остаются тут. Больше ничего подобного в моем мире нет. Это наводит на определённые мысли, но я слишком скромен, чтобы озвучить их.
Они пошли дальше, оставив толпу созерцать всхлипывающего художника. Слышалось натужное кряхтение, — звук сильного когнитивного диссонанса.
Окружение становилось все специфичнее. Аркаса настораживали циклопические создания из кухонных терок. Его отпугивали свернутые в клубки человеческие ноги и вытесанные из дерева саркомы легкого. Над ним то и дело нависали паутины из разноцветных нитей, где чудовищные мотыльки свирепо разрывали радужных пауков. Никас шел по дорогам из шляп и пробирался через жуткую армию банановых попугаев.
В какой-то момент они забрели в ужасающие трущобы. Здесь желтели рыбьи скелеты в выходных костюмах, скрежетали ржавые фигуры из погнутых вилок, метались в тенях невнятные личности, топоча огромными ступнями. Дома были вырваны из земли и висели в воздухе, в ореоле каменных глыб. Разбитые фундаменты тянулись вниз, шлейфом бетонных блоков. Художники еще попадались, но были на последнем издыхании. Они страдали от истощения, и все время норовили проткнуть себе щеки.
Аркас и Роман вошли в тоннель под мостом. Узкий, едва освещенный. На полу что-то слизкое шевелилось, оставляя жирные нити на подошвах. Мелькали омерзительные хитиновые спины. Нечеловеческие скелеты стыли у стен. Дышащие наросты, покрытые сотами червоточин, пыхтели и посвистывали. Жуткие фигуры, следящие из ниш и ответвлений, тихо рычали.
Никаса начинало знобить от ужаса.
— Куда мы идем? — спросил он. — Роман?
Его сын не отозвался. Никас вдруг оказался совершенно один посреди залитых кровью и фекалиями умывальников. Горели тусклые, в мошках, лампы. Осыпалась сгнившая плитка. Капала рыжая вода. Сверху на Никаса печально глядел растянутый за мышцы человек. Освежёванный и обескровленный. Из разбитой туалетной кабинки осторожно выглядывал женский торс с обрубленными конечностями и раздувшимся животом. В соседней кабинке кто-то дико совокуплялся. Дрожали фанерные стены. Орали трое.
В дальнем углу, во тьме, вдруг подсветилась жуткая вытянутая морда. Она поглядела на Никаса и оскалилась.
— Эй, красавчик, — прохрипела она зловеще. — Туда ли ты забрел? У нас тут нет пенных лошадок.
Тут же человеку заломили руки и приставили к горлу нож с фрагментом лошадиной челюсти вместо лезвия. Рука в желтоватой резиновой перчатке.
— Тихо, голубок, не дергайся, — прошепелявили сзади. — Любишь радикальное искусство, люби и саночки возить.
— А ну снимай штаны, — рявкнула морда.
— Инсталляция будет называться: «Тоннель в темноту», — радостно заклокотали сзади. — Публика будет неприятно шокирована. А то заигрались мы с этой расчлененкой. Народу нынче нравиться, когда эмоции растянуты во времени. Кому интересно глядеть на статику? Ноги, руки, задницы. Раздельно они ни черта не стоят. Даже на кишки люди смотрят, не отвлекаясь от пирожков. Нет, мой дорогой образ, — горячо прошептали Никасу на ухо. — Мы с тобой будем умирать медленно. Так медленно, что тебе будет казаться, что ты бессмертен.
К этому моменту Никаса обуревали непростые чувства. С одной стороны ему было смешно, с другой — омерзителен запах из гнилой пасти, что нашептывала ему тезисы о художественной ценности брутального гомосексуализма. А еще ему мешали сосредоточиться вопли из кабинки. Надо было как-то выходить из этой ситуации.
— Есть одна проблема, — произнес Никас, морщась.
ebooksa