— Пожалуйста, не надо больше меня бить.
— Я не нарочно.
— Он всем так говорит, — простодушно хохотнул Шок. — А еще говорят, что это я сразу перехожу к гематомам. Кстати, я когда-то неплохо рисовал синяками. И почему забросил?
Журналист поднялся. Двери были открыты. Похоже, Графомания явилась с той стороны.
— Все в порядке? — спросил он растеряно. — Знаешь, тебе не нужно было вот так склоняться надо мной. Мне приснился кошмар… Что ты здесь делаешь?
— Живу, — обиженно ответил образ.
— Разве не в том ужасном котловане?
— Там я работаю. Я единственная местная сущность, которая может выбираться наружу.
— О. Ясно. Так ты один из сопротивления?
— Да. Я тебя тоже помню. Ты плохой. Я так всем и скажу.
Аркас поглядел на присутствующих, словно ища у них поддержки.
— Эй, ты уже начал переговоры в своем стиле, — среагировал на это Шок. — Так что продолжай.
«Я тебе это припомню» — взглядом пообещал ему Никас.
— Мы хотим увидеть Просвещенного, — решил вмешаться роман. — Обещаю, его мы бить не будем. Ты ведь меня знаешь. И Шока знаешь. Просто проводи нас вниз.
— Ну… Мы так не договаривались, Шок. Ты сказал, вам нужна помощь. Те, кто пришли за помощью так не поступают.
— Я, кроме того, сказал, что мы тоже можем вам помочь, — заговорил художник. — У нас тут, ек твою сущность, человек. Самый настоящий. Да вы должны были от радости всем гуртом повылезти. Не каждый день к вам заглядывает создатель! Если продолжишь мямлить и ломаться, он тебя вообще кокнет. Ты мне верь, я знаю что говорю. Он раскатал меня по моей же студии, стоило только за живое задеть. Так что завали-ка ты хлебало и веди нас к остальной мразоте.
— Угрозами ты ничего не добьешься, — с некой пародией на бесстрашие, отвечала Графомания. — Какая мне разница, здесь меня замучают или внизу, когда я приведу за собой скандалистов.
Аркас понял, что нужно действовать решительно и, даже, безрассудно.
— Ну, все не так сумрачно, — он приобнял образ за плечи. — Если хочешь, по пути мы можем послушать что-нибудь из твоих лучших работ…
— Правда?