— Не-е-е-е-е-ет! Укушу! Предупреждаю, это будет укус на десятку!
Никас вздохнул. Шаг он не сбавил. Ежась от холода, журналист быстро пересекал равнину. Роман держал его за руку, семеня следом. Линейка приближалась. Ее деления стали хорошо различимы. Они были неровными и шли вразнобой. Широкие. Совсем узкие. Начерченные краской. Нарисованные от руки. Выбитые чем-то острым. Металлическую поверхность покрывали неразличимые надписи, какие-то перевязи, канаты, цепи. Скрипели неустойчивые надстройки. Они разваливались на ветру. После отрывистого скрипа в лед вонзались тонкие железные прутья.
Оказалось, что Самооценка глубоко проникло в вечную мерзлоту Дна. Ее нижняя точка, если она существовала, была где-то внизу, под толщей слежавшихся учебников философии постмодернизма.
Подойдя вплотную, Аркас почувствовал странную атмосферу Самооценки. Некое свербящее чувство, которое тревожило амбиции, комплексы и маленькие постыдные секреты. Множество позабытых неудач. Озноб невыносимых фиаско на глазах у публики. Не застегнутые ширинки, белые пятна, невнятно произнесенные слова, неуместные анекдоты, предательские звуки, капитуляции перед вражеским остроумием. Осечки в постельных дуэлях. А потом — скорбь по честолюбивым замыслам.
Аркас часто задышал, скалясь.
— Что с тобой? — спросил Роман.
«Новый бестселлер от автора таких известных книг, как: «Одна дорога» и «Золотой прилив».
— Ничего, — нервно произнес Аркас. Тут же взял на тон выше и сказал еще раз, увереннее: — Ничего.
Пробежав под сыплющимися обломками, Аркас припал на одно колено перед ноздреватой стеной зеленеющего образа. Ему не хватало воздуха, ледяные ветры не давали дышать. Впрочем, как и жалящие воспоминания.
На поверхности образа были глубокие оттиски ладоней. Тысячи. Миллионы. Они бесконечно наслаивались друг на друга.
— Люди постоянно держатся за свою самооценку, — произнес Роман. — Даже здесь, на Дне, у самой границы полного безразличия к себе, хватка их настолько сильна, что оставляет хорошо различимые следы. Минимальные крохи достоинства, еще оставляют надежду взобраться выше. Но мы увидим тех, кто уже разжал пальцы. И опустился глубже видимой метрики.
Никас стучал зубами.
— Да, боже мой, куда угодно, лишь бы скрыться от ветра! — воскликнул он.
Они обогнули Самооценку по периметру. С другой стороны друзья наткнулись на неровный и очень неприветливый вход в некую шахту. Он уходил вниз под самоубийственным углом и был темен, как совиный зрачок. Обледеневшие балки скрипели столетней древесиной. В общем и целом, это выглядело как очень плохая идея.
— Туда? — поджал губы Никас.
— Да, — стесняясь, подтвердил Роман.
— Да не в жизнь…
— Выбора нет. Они — твоя единственная надежда.
За их спинами послышалось веселое пение. Состоящее из кашля, рычания и отдельных органических мотивов. Оно приближалось. Аркас нехотя оглянулся и увидел счастливого Шока. На его голенастых ногах красовались портянки из окровавленной шкуры. Следом за ним мчался рассвирепевший Трепет. Голые мышцы отчетливо сокращались на бегу.
— Седой мальчишка Самуэль, любил отведать карамель! Он мог ее лизать весь день, присев на старый пень. Говорила ему мать, не смей больше воровать, но слишком Самуэль! Любил Карамель! И тогда его отец, намазал дрянью леденец и отдал сыну! Отдал сыну! Зеленее, чем волна, у того слюна пошла! Убила Самуэля, проклятая карамель!
ebooksa