Никас помог ему. Они вошли внутрь.
Это был величественный неф настоящего собора. С белыми арками и резными колоннами, хорошо освещенный пламенем светильников и облагороженных факелов. Он был чист, гостеприимен и наполнен животными и птицами. Они сидели, словно люди, на длинных скамьях идущих друг за другом. Пасти и клювы механически раскрывались, из блеющих, мычащих и кудахчущих глоток доносилось мелодичное пение. Аркас различал слова благодарности, адресованные Просвещенному.
Разноцветные витражи на окнах изображали человека, принимающего желуди из копыт свиньи. Поедающего клевер вместе с коровами. Омывающего чресла вместе с рыбами. На потолке нефа яркие фрески рассказывали о том, как этот же человек огнем и мечом искоренял скверну в виде говяжьих котлет и выливал в землю галлоны натурального молока.
Звери, в основном, были одомашненными. Но встречались и дикие, вроде оленей, кабанов и уток.
На вошедших никто не обратил внимания.
— Присядем пока, — сказал Роман. — Лучше не прерывать службу.
Они с трудом отыскали свободные места. Для них потеснился большой откормленный индюк, поминутно трясущий алой бородкой.
Кафедра была довольно далеко. Аркас пытался привстать, чтобы разглядеть того, кто вел служение. Но его тут же осаживали гневным хрюканьем и щебетанием. А впереди маячили рога и гривы.
Наконец, животные замолкли. В наступившей тишине, все еще нарушаемой фырканьем и ржанием, Аркас едва различал болезненный голос, доносящийся с кафедры.
— …сказал я тогда: нет моему голоду. Убивая — умираю. Человек — выше хищника. Мясо — не пища. Это чужая плоть, какая и моя. Проклятье хозяина ее — посетит хищника. И я отказался. Что бы жив был теленок и жив был гусь, и жива была корова, и жив был кролик, и жив был петух, и жив был утенок…
Говорящий перечислял выживших довольно долго, шепелявя, глотая окончания слов и покашливая.
Аркас начал задремывать, проваливаясь в свои видения, как вдруг что-то вползло ему на щеку. Он рефлекторно смахнул пальцами. Даже не собравшись еще с мыслями, Аркас понял, что произошло нечто непоправимое. Индюк возле него испуганно заболботал. Панически заблеяла овца. Взревел пятнистый бык неподалеку.
На полу валялся полураздавленный паук. Он еще шевелил лапками, но жизнь покидала его.
— Какой ужас! — воскликнула овца.
— Убийство! — вскричал индюк. — О, беспощадное!
Он спрыгнул со скамьи, нависнув над пауком.
— А ведь он был так молод и прилежен!
— Дни мои сочтены, — пропищал арахнид. — Жалею лишь об одном, что не восхвалил Просвещенного еще тысячу раз! Сделайте это за меня…
Лапки расслабились.
— Обязательно, — всхлипнул Индюк.