Длань Одиночества

Ну и дела, подумал Никас. Неужели я ее привез откуда-нибудь из Австралии в кармане? Может, не заметил гусеницу? Первым его желанием, почти рефлекторным, было сфотографировать ее. Никас даже загорелся этой идеей, что-то полыхнуло в нем, радостное, как в старые-добрые времена. Но довольно быстро погасло. Чудо, конечно. Бабочка, безусловно, красивая. Всем, разумеется, понравиться. Скажут, звезда идет на поправку. Хрена там.

Никас вздрогнул и подскочил вместе со спальным мешком, как червяк. Глядя в окно, он видел далеко уходящий город. Тридевятые километры, на которых еще оставался лес. Но в основном улицы, проспекты и набережную. Долговязые новостройки, стеклянные небоскребы, кварталы низеньких пятиэтажек. Никому не интересные контрасты между индустриальной безнадежностью и островками дорогой безмятежности. Дороги. Серые ловушки для автомобилей. Может быть, даже, какое-то шевеление. В осеннем сумраке все это казалось объемным рисунком.

Раньше он не любил город за предсказуемость, но теперь чувствовал, что никогда не сможет покинуть его. Полис стал для него гарантом безопасности и надеждой на покой. Несмотря на ежедневные пытки нежелательными встречами, здесь он мог рассчитывать на то, что во тьме его не найдут озверевшие тени. Бывшие друзья и коллеги. Ищущие жизнь в промерзшей тьме.

Бабочка села Никасу на нос. Он не пошевелился, продолжал смотреть поверх крыльев. Нельзя сказать, чтобы картина сильно изменилась. Журналист обнаружил, что смотрит на город, словно через цветные очки. Это было странное впечатление. Сам того не желая, журналист улыбнулся и в тот же момент насекомое порхнуло в воздух и устремилась вверх.

Улыбку как рукой сняло. Никас вспомнил, почему он прильнул к окну. Что-то постучало по стеклу.

Поборов желание открыть створки и посмотреть, не болтается ли внизу ниндзя, Никас предпочел разгадать загадку в общепринятом ключе. Ему показалось. У него были на то все основания. Он жил на шестнадцатом этаже. Он решительно никому теперь не был нужен. Разве что муниципальной кассе. И все равно ему стало страшно. Он проверил, крепко ли заперты окна, и выбрался, наконец, из спального мешка.

Бабочка пропала, но Никас даже не вспомнил о ней. Он тщательно свернул свою постель, с озабоченным видом выхлопал подушку, накрыл телевизор тряпкой. Собрал пакеты, пустые бутылки, затолкал их в мусорный мешок.

Потом он по очереди отпер четыре замка и отодвинул щеколду. Ритуал был соблюден: Никас покинул свое убежище.

Зал встретил его неприветливо. Обои, выцветшие до неузнаваемости, пыльная мебель, голая люстра. Из опрокинутых коробок лезла какая-то ветошь, старые книги, забытые вещи. В сумраке царили иллюзии и мороки. Что-то мелькало, шевелилось, тихо сообщало о своем присутствии. Аркас потер глаза. От этого движение в пустой комнате стало еще более отчетливым. Серые приземистые силуэты делили углы и набивались в щели.

— Никас.

Человек вздрогнул. Не вступать в диалог. Терапевт говорил.

Шуршание становилось громче. Аркас затрясся. За спиной что-то снова звякнуло по стеклу.

— Скажи.

Никас почувствовал, как мгновенно и невыносимо разболелась голова.

— Я. Был.

О, господи.

— Вкусным?

— Нет! — заорал Никас, не выдержав.

Его согнуло и как-то мягко повлекло назад. Словно комната сдвинулась относительно него. И сразу все прекратилось. Стоило ему заговорить с «этим». Углы мертвели. Было тихо, как при пробуждении. Аркас судорожно вздохнул.

Их завалило снегом.