Длань Одиночества

22
18
20
22
24
26
28
30

— Да не бойся ты, — сказала селькупка, взглянув на согнувшегося Никаса. Она достала из кармана носовой платок и промокнула его лоб. — Нас не бойся, — многозначительно добавила она. — Садись за стол.

Никас, не чувствуя под собой ног, сел на предупредительно подвинутый стул.

Женщина чем-то орудовала у стойки. Выше над ней довлели полки, плотно заставленные банками. Никас видел столько заварных трав только в китайских магазинах. На едва дышащей плите что-то тихо побулькивало в большой десятилитровой кастрюле. С крючков на стенах свешивались сушеные корневища и разноцветные ромбические вышивки. На полу лежали мудреные половики. Атмосфера становилась почти волшебной.

— Откуда вы…

Он прервался. Перед ним оказалась кружка.

— Что это? — спросил он, чувствуя приступ злости на ситуацию. — Какой-то полыни наварили? Отвары из роголистника тернового?

— Это черный магазинный чай, — ответила женщина.

— А-а.

— Отвары тебе теперь вряд ли помогут.

Никас чуть не поперхнулся и отодвинул кружку.

— У меня такое впечатление, — сказал он, стискивая зубы, — что вы хотите мне что-то сказать. Как вы узнали мое имя?

— Мы всех в этом доме знаем, — невозмутимо ответила хозяйка, подвигая к нему вазу с финиками и садясь напротив.

— О-о-о, — протянул Никас, храбрясь, беря сразу два финика. — Сколько мрачной таинственности и неясного намека на скрытые силы в этом заявлении.

— Мы просто хорошо общаемся с участковым, — терпеливо сказала женщина. — Каждый человек имеет право знать, с кем он проживает в непосредственной близости. Никому не хочется жить рядом с наркоманами или извращенцами. У нас тут, между прочим, дети.

Огромным усилием воли Никас удержался от немедленного бегства. Вместо этого он ощерился.

— Тогда, быть может, — начал он снова, — вы хотите предложить мне закупать у вас героин? Но, должен заметить, я очень капризный. Морфин должен быть чистым. Только лабораторные условия. Сам героин — белый как снег. Только, значит, замечу, что отливает сереньким… А извращаться я готов хоть сейчас, только дайте мне кусок мяса и дрель.

Селькупка смотрела на него с выражением сострадательного долготерпения.

— Пожалуйста, — сказала она, — держите себя в руках. Я знаю, как он к вам относится. А еще я знаю, что — напрасно. Вы мухи не обидите.

Журналист отвернулся. Мух он действительно не обижал. У него вообще появилось отвращение к насилию.

— Извините, — неохотно проговорил он. — Могу я узнать, как вас зовут?