– Да… Гольские, – задумчиво произнес Серега. – Ты хорошо знаешь, что они получили отличное образование. Пашка успешно занимался археологией в университете Неверска и читал лекции. У него даже монография есть, но я ее не читал, к сожалению. Мара – филолог от бога. Но когда они потеряли работу, то еще какое-то время платили налог на тунеядство из своих накоплений. Пашка время от времени нанимался чернорабочим на стройку, а Мара мыла полы. Потом он уехал в Иконию с какой-то бригадой строителей. Они в Олигарске строили дом одному финансисту. Кстати, там мы и познакомились с ним. Но это было только шапочное знакомство. Я был дружен с финансистом и как-то раз он решил похвастать своим домом, вот и пригласил меня с собой.
– Серега, не отвлекайся.
– Да, да… Гольский пробыл в Иконии около года, пока ГГ не посоветовал гражданам работать дома, а не шляться по заграницам в поисках работы. Мол, у нас рабочих рук не хватает, а вы шастаете по заграницам. Чиновники с привычным рвением тут же начали претворять этот совет в жизнь и возвращать людей домой. По моим сведениям, тогда из страны на заработки выехало что-то около миллиона человек. Именно тогда встал вопрос о чипах и массовом чипировании людей. Да… Маре было трудновато растить Игорька одной. Павел вернулся в Неверск, и они еще какое-то время жили на деньги, которые он привез с собой. А тут пришла пора собирать сына в школу, но его нигде не принимали, ведь к этому времени Гольские перебивались случайными заработками и «лентяйский» налог не платили.
– Но как же так? – возмутилась я. – Это же нарушение их конституционных прав!
– Женя, какая ты наивная, – с горечью отозвался Нырков. – Какая конституция? Какие права?
– Но это же полный беспредел и ужас!
– Ужас Гольских был еще впереди. В середине сентября в дверь наших друзей постучали. Это была комиссия по надзору за детьми уклонистов. Они приехали за Игорем. Старшая группы предъявила постановление об изъятии ребенка из семьи… Павел никогда не рассказывал о том, что тогда происходило в их квартире, но Игоря забрали…
– Куда? Как можно… – просипела я.
– Сначала в детский приемник, – жестко прервал меня Серега. – Потом в детский дом. Позднее детские дома и приюты были переименованы в ДДС («Дома для сирот»). И при живых родителях дети стали именоваться сиротами. И именно с этого времени начал формироваться класс рабов, так называемых Послушников. Из ребенка вырастить раба гораздо легче, чем заниматься ломкой сознания взрослого человека.
– Нет, это не может быть правдой, – простонала я, переполненная сочувствием и жалостью. Я уже не могла скрыть своего потрясения. Но я, как всякий здравомыслящий человек, еще пыталась ухватиться за соломинку: – Но такие вещи скрыть невозможно! Мир бы узнал об этом! Правозащитные организации должны были вступиться за детей и их родителей…
Мои губы задрожали, и мне уже было не по силам сдерживать слезы, хлынувшие из глаз. В эту минуту я не могла представить себе эту отвратительную и трагическую картину, описанную Сергеем всего парой слов. Волна сострадания и безмерного горя захлестнула меня. Как женщина, как мать двоих детей я не могла не понимать, что творилось с моими любимыми друзьями в тот роковой час. Теперь я была убеждена в том, что Мара поседела именно в тот день, а Павел принял единственно верное решение: искать пути к сопротивлению беспределу, творящемуся здесь.
Я почувствовала приступ дурноты и сложилась пополам, чтобы угомонить разбуянившийся желудок. Слезы катились по моим щекам, но я не вытирала их. Я хотела, чтобы боль, пронизывающая меня насквозь, ушла вместе со слезами. Серега притянул меня к себе и погладил по голове, как маленького обиженного ребенка.
– Ну все, все, успокойся, – мягко проговорил он. – И пока Павел еще не присоединился к нам, я все же хочу договорить, прости. – Нырков собрался с духом и тихо заговорил вновь: – Когда Игоря забрали, Мара получила удар такой силы, что не смогла с ним справиться. От пережитого потрясения у нее начал развиваться острый психоз. Ее долго лечили. Паша продал оставшиеся золотые украшения Мары, которые они берегли на черный день. Друзья, правда с большим трудом, устроили его водителем в автопарк и ему стало немного легче с оплатой больницы, врачей и лекарств. Но вернуть, выкупить сына он не смог. Нужны были очень большие деньги. И отдавать детей даже за выкуп, чиновники не хотели. Рабский труд оказался очень востребованным, и страна нуждалась в нем. Так сказал ГГ. Поэтому никакие жалобы, уговоры, суды и адвокаты не помогли Гольскому вернуть мальчика домой, даже невзирая на то, что он уже имел работу.
Нырков надолго задумался. Молчала и я. Но потом все же Серега решил выложить все карты на стол.
– Ты спросила меня, почему мир не знает об этом? Так вот, вы знаете эти учреждения как воспитательные колонии для трудных детей, подростков и сирот. В ДДС детей учат читать и писать. Их кормят за счет государства. И с самого первого дня их пребывания там их зомбируют. Даже разработаны специальные программы и пособия, как это делать быстро и эффективно. С 8 лет они начинают работать. Бесплатно, естественно. Содержат их там до 23 лет, а потом приписывают к домам Высших или к предприятиям. Крепких и сильных физически отправляют на службу в армию или МОП. Иногда родители могут навещать своих детей, но представляться должны как благотворители. Дети должны забыть о родителях навсегда. За эти визиты и коротенькие свидания надо платить, и многим это просто не по карману.
Я чувствовала, как волосы шевелятся на голове. Я уже не просто плакала, я стонала:
– Хватит… хватит…
– Не плачь, Женечка, прошу тебя. Успокойся и вытри слезы. Я уже Пашку вижу. Я не хочу, чтобы он застал тебя такой… такой расстроенной, – виновато пробормотал Серега.
А Павел бодрым шагом, улыбаясь во весь рот, приближался к нам. Я быстро вытерла слезы и тоже попыталась изобразить улыбку. Но Гольский сразу заметил мое искаженное болью лицо и красные опухшие глаза. Он с тревогой поинтересовался:
– Ты плакала? Что здесь произошло? Зачем, Нырков, ты обидел мою дорогую подругу?
ebooksa