— Кое-где, — тон мадам Лефу будто предостерегал: не надо в это лезть.
— Ах, я не сообразила, это заказ военного министерства? Наверно, мне не следует ничего знать. Прошу прощения за вопрос. Не будем больше говорить об этом.
— Благодарю вас, — благодарность мадам Лефу была какой-то вымученной — когда она улыбнулась, ямочки на щеках едва-едва наметились.
Заказы от военного министерства приносили хорошую прибыль, но обсуждать их в открытую нельзя было даже с королевским маджахом. Изобретательница нежно взяла подругу за руку своей натруженной за десятилетия работы с разными инструментами кистью. Алексия даже через перчатку почувствовала ее шероховатость, а еще — легкий трепет. Это ощущение она со временем привыкла воспринимать как часть той цены, которую приходится платить за близкую дружбу с этой женщиной. Женевьева вообще была полна
— Вас интересует что-то особенное, милая моя Алексия?
Леди Маккон поколебалась, а потом без всяких экивоков перешла к сути дела.
— Женевьева, известно вам что-нибудь о покушении, которое стая Кингэйр двадцать лет назад пыталась совершить на королеву Викторию? Я имею в виду — что-нибудь касающееся Ордена медного осьминога?
Мадам Лефу с неподдельным изумлением уставилась на нее.
— Боже мой, что заставило вас снова обратиться к этой теме?
— Скажем так, недавно у меня произошла встреча, из-за которой приходится теперь копаться в прошлом.
Скрестив руки на груди, мадам Лефу прислонилась спиной к рулону медной обшивки.
— Гм. Лично я ничего не знаю. Мне в то время было не больше тринадцати лет, но мы можем спросить мою тетушку. Не уверена, что из этого выйдет толк, но попытка не пытка.
— Вашу тетушку? Или вы имеете в виду…
Мадам Лефу кивнула, и лицо ее опечалилось.
— Она наконец вошла в стадию ослабления спектральных связей. Даже с использованием моих техник консервации и навыков в области химии это было неизбежно. Однако моменты просветления у нее случаются.
Алексия сообразила, что это, наверно, и является истинной причиной угнетенного состояния Женевьевы: любимая тетушка, женщина, которая ее вырастила, угасала на ее глазах. Пусть подругу и окружал ореол таинственности, но чувствовала она глубоко и любила сильно. Алексия подошла к француженке поближе, погладила по руке и почувствовала, как от прикосновения у той напряглись мышцы.
— Ах, Женевьева, как же я вам сочувствую!
Лицо изобретательницы слегка исказилось при ее словах.
— Ничего не могу поделать, все время думаю, что это и моя судьба. Сначала Анжелика, а вот теперь Беатрис.
— Ну что вы, ничего подобного! Вы не можете точно знать, есть ли у вас избыток души.