Поклажа для Инера

Когда она была еще девченкой, то часто замечала, как соседские гелнедже, приготовив ужин и заварив чай, брали на руки своих малышей и выходили на дорогу, приговаривая: “А вон папа наш идет! Где там наш папа?», всматривались в появляющиеся вдалеке силуэты. Тогда она удивлялась этому нетерпению, а теперь сама еле сдерживала тревогу сердца.

Ей послышался легкий стук в дверь и чьи-то шаги. Айбелек, затаив дыхание, прислушалась. Но ничего кроме учащенного стука своего сердца не услышала. И по окну никто не побарабанил, легкими ударами пальцев выбивая знакомый сигнал. Просто на улице начался ветер. Приподнявшись на локте, Айбелек увидела, как от ветра шевелятся ветки растущего под окном абрикоса и поняла, что никого, кроме ветра, во дворе нет.

Ждать и встречать для Айбелек не было новостью. Года не прошло как они поженились, а Акмурада забрали в армию. Долгих три года она жила со свекровью, свекром, деверями и золовками в ожидании мужа. В одном из своих писем, преодолевая стыдливость, она робко спросила: “Некоторые ребята приезжают в отпуск, а ты когда приедешь?». На это Акмурад ответил: “Я, Айбелек, не могу, как другие, нести службу наполовину и поэтому разъезжать не буду. Как начал службу, так уж до конца и отбуду. Некогда прохлаждаться».

Уже потом, после его возвращения, Айбелек узнала, что это письмо муж написал из госпиталя, куда попал со сломанной ногой после неудачного прыжка с парашютом.

Но и после демобилизации Акмурад в ауле не задержался. Он сказал: “Мои работы прошли конкурс…» – и уехал учиться дальше. Так Айбелек еще пять лет провела в разлуке с ним, обнимая подрастающих малышей. Акмурад возвратился домой подающим надежды художником, и она втайне очень гордилась им. Она никогда ни с кем не откровенничала. Ей казалось, если она раскроет сердце, кто-нибудь сглазит ее счастье, поэтому свои мысли она хранила при себе и радостью своей ни с кем не делилась.

Подумав, что если Акмурад все же приедет этой ночью, то, наверняка, захочет есть, она осторожно вытащила руку из-под головки сынишки, встала и пошла на кухню. Вскипятила чайник, заглянула в холодильник. Там на тарелке лежала копченая рыба. “Не убрать ли ее подальше?” – подумала она, – он же сразу за нее ухватится, потом весь будет пахнуть». Она хотела задвинуть тарелку подальше, но потом передумала: “Он так любит рыбу, все-таки долго не был дома, пусть стоит…».

Айбелек заварила чай, рядом поставила вверх донышком две яркие цветастые пиалы, решив составить Акмураду компанию. Посидев немного, прошла в его домашнюю мастерскую. Так все было так, как оставил муж перед отъездом. Акмурад не любил, когда в его мастерской наводили порядок, что-то трогали или переставляли с места на место. Это хорошо усвоили и Айбелек, и дети. Это было святое для нее место. Здесь он сидел наедине со своими мыслями, здесь он был откровенен с собой, и многие его мысли и поступки становились Айбелек понятнее, когда она смотрела на еще неоконченные работы мужа.

Хотя Айбелек много раз видела картины, над которыми он работал, тем не менее она вновь села на рабочий стул Акмурада и огляделась вокруг. Прямо напротив нее стояло большое неоконченное полотно – весело разговаривающие женщины. Каждая из них была ей хорошо знакома. А женщина в центре, обнимая мальчика, обхватившего ее за шею, была она сама. На этой картине она выглядела намного моложе, чем сейчас, и ее седеющие волосы были совершенно черными. “Наверное, он видит меня такой», – думала она и радовалась, что в глазах мужа по-прежнему остается молодой и красивой, как во время первых лет совместной жизни.

Женщины сидели в тени старого большого дерева. Этот тутовник Айбелек увидела на другое утро после свадьбы. Ветки дерева затеняли окно комнаты, где они остались наедине с Акмурадом.

– Его посадил брат моего отца, дядя Аганазар, перед самой войной. Он взял его у своего приятеля-командира пограничной заставы и вот так, на ладонях, принес его сюда, – сказал муж и показал Айбелек свои ладони. Тогда само собой стало ясно, что это особый тутовник, что в этом доме им дорожат как памятью о погибшем солдате.

Когда Айбелек снова легла в постель, было уже далеко за полночь. Малыш, посапывая, недовольно морщил лоб, словно ссорился с кем-то невидимым. Ей снова захотелось чмокнуть его, но зная, что он недовольно поежится, она лишь погладила его по головке и укрыла легким одеялом. Подумав сквозь дрему, что если не сегодня, то завтра, в крайнем случае послезавтра Акмурад обязательно появится, она успокоилась, все еще прислушиваясь к шорохам, и через некоторое время заснула.

Ночь давно наблюдала за Айбелек. В какую бы комнату та ни входила, ночь тихонько заглядывала в окно, подглядывая за женщиной, которая с нежностью рассматривала и поглаживала вещи детей и мужа, тревожилась в разлуке с любимым, с нетерпением ждала его. Ей это нравилось, так же, как всегда нравилось все доброе. Когда потухли все огни, ночь осталась возле дома, охраняя тайну сердца, доверенную только ей одной.

Перевод Ромэллы Мартиросовой

РАСПЛАТА

Когда я учился во втором или в третьем классе, младшая сестра моего отца Говхер заканчивала десятилетку и была уже совершеннолетней девушкой. Ежедневно, собираясь в школу, она прихорашивалась перед зеркалом с особой тщательностью. Надевала красивое платье с праздничной вышивкой и повязывала на голову яркий цветастый платок, привезенный отцом из Ашхабада.

Прикрепив на грудь брошь и старательно заплетя две косы, она становилась настоящей красавицей – глаз не оторвешь. Впоследствии я понял, что девушки так наряжаются для того, чтобы покрасоваться перед парнями и показать им, что уже готовы к замужеству.

Мы учились в одну смену, и я часто ходил в школу вместе с Говхер. Однажды нас догнал ее одноклассник Сахат, который ездил в нашу школу на велосипеде из соседнего села. Поравнявшись с нами, он притормозил и смущенно сказал:

– Говхер, ты вчера забыла в школе эту тетрадь. – Голос парня почему-то дрожал.

Говхер сначала покраснела, потом побледнела, оглянулась по сторонам и растерянно взяла протянутую тетрадку. Сахат же покатил на своем велосипеде в сторону школы. Теперь-то я знаю, что уже тогда между ними завязались особенные отношения. Но в то время я был еще совсем мальчишкой, ничего не понимал и не догадывался, что в тетради находится любовное послание, которое Сахат писал всю ночь. К тому же в те годы парни и девушки свои отношения до свадьбы держали в строгом секрете.

А вскоре после этого я увидел Говхер и Сахата стоящими рядышком в саду неподалеку от нашего дома. Тогда мне стало ясно, почему этот парень ездит в школу именно мимо нашего дома.