Поклажа для Инера

22
18
20
22
24
26
28
30

До начала занятий в училище теперь от силы осталось дней десять-одиннадцать, и мы намеревались до этого срока, пока не получим общежитие, прожить в этом вот доме. К этому решению я пришел, посоветовавшись с Гульнарой. Вот поэтому она не захотела пока покидать этот дом.

Если бы мы заблаговременно позаботились о получении общежития, то, возможно, избежали бы скандала. Когда день завершился и с наступлением ночи я заснул крепким, сладким сном, наш хозяин, оказывается, явился заполночь, с трудом переставляя ноги. Я проснулся от его стука в ворота, узнал голос и встал, чтобы ему открыть.

Едва лишь ввалившись во двор, он принялся сварливо честить свою жену:

– Почему ты до сих пор не выпроводила вон отсюда всех этих охламонов?! – воскликнул он, делая вид, что нацеливается на меня пальцем, чтобы выстрелить. – Что, так они и будут тут у нас кантоваться? Или ты их всех усыновила и поселила у себя навсегда? И по этой причине дом мой сделается прибежищем для всякого рода сельских выскочек?!

Я, не издав ни звука, оделся и подошел к Гульнаре, которая тоже проснулась на этот шум и теперь тоже сидела, готовая провалиться от смущения сквозь землю.

– Гульнара, иди в дом и вынеси сюда свой чемодан!

– Куда же мы пойдем среди ночи? – в нерешительности замялась Гульнара.

– Мне отец поручил и доверил тебя. И теперь тебе придется подчиняться мне. Будешь следовать за мной повсюду, куда бы я ни пошел.

С сознанием своей правоты я еще раз повторил эти слова. Тогда Гульнара уже больше не возражала, молча уложила свои вещи и пошла за мной.

За исключением редко проезжающих машин, на городских улицах было совершенно пустынно. Иногда можно увидеть бродячую собаку. Зато за высоченными заборами псы лаяли свирепо и громко, что называется, от души.

Чтобы отвлечься и позабыть о происшедшем, я принялся тихонько напевать первую же вспомнившуюся мне песню об Ащхабаде:

Зеница ока моих черных глаз,

Накинул на плечи золото холмов,

Ашхабад, радость души моей,

Отрада края моего родного!

Прошагав почти час, мы достигли холмов на южной окраине города. С пологих холмов сеяло довольно свежим ветерком. На них привольно и тихо. За телевизионной вышкой разноцветными-зелеными и красными огнями переливался лежащий внизу город.

Поскольку мне самому сделалось холодно, я открыл свой чемодан и, достав из него несколько слежавшийся пиджак, набросил его на плечи Гульнаре.

– Не надо, не холодно ведь.

– Здесь ветренно, пусть побудет на плечах!

Гульнара согласилась со мной. Я вновь пропустил в памяти то, что произошло два-три часа назад, и опять, уже в который раз, взвесил все обстоятельства, в которых мы сейчас находились.