Ребята, удобно устроившись, курили, разговаривали, кто-то дремал тихонько. Солнце пригревало, и всем казалось, что лучше этого места сейчас на свете нет и хорошо бы остаться здесь подольше.
– Интересно, а в уставе есть пункт об обязательном отдыхе на опушке леса, – спросил хрипловатым голосом Инюшин.
– Похоже, что лейтенант дал нам время полюбоваться природой, – откликнулся Бабагельды. Он хотел еще сказать, что этот лес своей неприступностью похож на лейтенанта Буйнова, но промолчал.
– Ну, ты даешь, учитель! Ему что, больше делать нечего, как экскурсии в лес нам устраивать? Эй, ребята, слыхали, что говорит этот чудило, – смеясь проговорил Луговкин.
– Луговкин, возьми, что хочешь, но только сейчас же прекрати свой писк. Как комар над ухом жужжишь, – сказал Колобок и пересел подальше от Луговкина.
– Колобок, замолчи, иначе я тебя съем! – шутливо пропел Луговкин басом.
Только на следующий день, когда рота была поднята по тревоге и отправилась на аэродром, вчерашний день в лесу вспомнился, как отдых перед боем.
* * *
Когда машины остановились на аэродроме, еще не рассвело. Слышны были звуки заводящихся моторов. Рассвело быстро. Пока подошла очередь на посадку в самолет, стало уже совсем светло.
На открытом поле стояли готовые к взлету самолеты. Один за другим они выруливали на взлетную полосу и через равные промежутки взлетали. Бабагельды, сидя в самолете, из иллюминатора наблюдал, как его товарищи быстро исчезают в проёме двери.
Через десять минут взлетел их самолет. Ребята притихли, казалось, что каждый остался наедине с самим собой, со своими мыслями.
Капитан, сидевший у люка, посмотрел на часы и, улыбнувшись, поднялся со скамейки. Открыл дверь в кабину к летчикам и что-то сказал им. Загудела над люком зеленая лампочка. Поднялись со своих мест те, кто прыгали первыми.
– Пошли… – скомандовал капитан.
Когда Бабагельды подошел к люку, влажный воздух ударил ему в лицо, и он, в первый момент, задохнулся. Внизу уже парили раскрытые купола парашютов. Он шагнул за борт самолета. Закрыл глаза и почувствовал, что несется вниз со страшной скоростью. “Нужно считать», – подумал он и после того, как сосчитал после небольшой паузы до пяти, дернул за кольцо. Тело, до этого свободно парящее, вздрогнуло – это открылся купол парашюта и скорость полета стала падать. Он посмотрел вверх и увидел, как парашют, наполняясь воздухом, раскрывался все больше и больше. Над ним в воздухе было много раскрытых шаров: одни парни еще высоко в небе, а другие уже приближались к земле.
Настроение было отличное. Каждый раз, когда он оказывался в воздухе, ему хотелось петь, хоть прежде он за собой такого желания не замечал. Глядя сверху на приближающуюся землю, ему казалось, что все это он видит нарисованным, как бы на картине художника. На зеленой траве – яркие купола парашютов, с двух сторон полянку окружал лес, деревья, освещенные ярким осенним солнцем, выглядели позолоченными. Казалось, что деревья замерли, недоуменно смотрят на такое представление. Бабагельды всегда казалось, что парящие в воздухе парашюты похожи на туркменские кибитки, а сам он себе представлялся всадником, въезжающим в аул.
“…Возле кибитки, как всегда увидел бабушку, которая сидела, прислонившись к тяриму.
– Сынок, как ты жив-здоров?
– Хорошо, – хотелось крикнуть Бабагельды.
– Не видал ли ты там дядю своего, он тоже в Россию ушел…»
Теперь перед глазами Бабагельды ожило лицо дяди. И он тотчас забыл о том, что еще несколько секунд назад ему хотелось петь.