Сердце бройлера

22
18
20
22
24
26
28
30

– Хай прыгае, як лягушка. Тоже дило, – сказал он на смеси языков. – Дурням закон не писан.

– Эк сигает Дерюгин, – сказал Суэтин.

– Почему он голый? – спросила Настя. – И почему Гурьянов не прыгает? Поэт и не прыгает.

– Ты предвзята к нему.

– Я предвзята? Меня удивляет, как можно быть таким… – она не сказала, каким, – и сочинять стихи?

– А что тут удивительного? Какое отношение имеет Гурьянов к своим стихам?

– Как какое?

– Да, какое? Никакого. Поэты – дети, что собирают камешки. Чтобы писать стихи, надо остаться ребенком и собирать камешки.

– Не знаю, – с легким раздражением сказала Настя. – Он ведет себя, как половозрелый мальчик.

Подошел Дерюгин.

– В трусах, – сказал Суэтин. – А Настя сказала: голый.

– Ей виднее.

– Ой, было бы на что смотреть! – хмыкнула Настя. – Ты почему без трусов распрыгался?

– Что же я потом, в мокрых сидеть буду? Ты, значит, в сухих, а я в мокрых?

– Дачу-то продал? – спросил Суэтин.

– Продал. Третью начал строить.

– Зинаида подвигла?

– А кто ж еще?

– Это ты два полета проданным дачам посвятил? – спросила Настя.

– Очко воздвиг! В нем надежней, чем в танке! За баню думаю взяться…