Две недели, как вернулся с юга, а Настю ни разу не видел возле дома. Уж и прогуливался, как школьник, мимо ее дома, мусор по три раза за вечер выносил.
– Что-то ты чистюлей после юга стал, – недоумевала мать.
Зайти же к Анненковым он никак не мог собраться с духом. Он почти физически ощущал на себе две одинаковые невидимые силы: притяжения со стороны матери, не отпускавшей его от себя, и отталкивания – со стороны Анны Ивановны, не допускавшей его до Насти.
На кухне стоял чад от сгоревшего масла. Мать пекла блины.
– Вот хорошо, пока свеженькие! – обрадовалась она. – С чем будешь, со сметаной или с повидлом? Мед вон.
– Со всем буду, проголодался, – порадовал Суэтин мать и открыл форточку. – Настя прошла, – сказал он. – Как она?
– Не интересовалась, – сухо ответила Анна Петровна. – Защитилась. Они теперь друзья с Толоконниковым. Кто ему друг, тот защиту всегда найдет.
– Коневодство-то в институте у тебя проходила?
– Прошла. Мимо меня не пройдешь коневодство.
– И как?
– Чего пристал? Руки вымой. Пил, что ли?
– Слегка.
– Смотри. Отец тоже слегка начинал.
– Не беспокойся.
– И это мы проходили. Года два говорил: не беспокойся. Пока язык не отнялся.
– Мама! Ну что ты в самом деле!
Анна Петровна швырнула ложку с тестом в тарелку. Тарелка разбилась.
– Ну вот, – сказал Суэтин. – И до тарелок дошло. Я есть хочу!
– Садись, алкоголик несчастный!
– Вкусно!