Теория невероятности

– Тётя Иза, а детскую площадку нам дядя Леша сделает? – непринужденно спросил малыш под одобрительные взгляды своих друзей.

«Тётя Иза» уже была готова изрыгнуть раскалённую лаву на головы мнимых недоброжелателей, как увиденное, заставило её переменить гнев горгоны на ласковый взгляд любящей матери:

– Ну, конечно же, сделает. Дядя Лёша добрый – он даже ни одного таракана не убил, потому что – как ни как, а всё ж живая тварь, и кормушку для них под столом устроил… И вам площадку устроит.

Изабелла Викторовна, считая разговор оконченным, повернулась и лишь успела занести ногу на следующую ступеньку, как сзади её снова потянули за юбку. Застёжка не выдержала потуги и оборвалась, высвободив юбку от обязанности облегать причудливые телеса тёти Изы. Телеса обнажились. Всё тот же малыш, не обращая внимания на оголившуюся перед ним тётю, спросил:

– А когда дядя Леша сделает площадку?

Тот, кому в жизни не довелось видеть горгону, не много потерял в эмоциях доставшихся соседям от взорвавшейся Изабеллы Викторовны. Ярость и гнев были такой силы, что всё живое во дворе, включая выгуливающихся кошек и собак, замерли каменными бездыханными изваяниями. Разобрать слова, как после ни старались вспомнить, не представлялось возможным. Это был сплошной рёв, захлёстывающий слова, стоны, визг и ещё бог знает какие человеческие выделения. Примерно так в кино изображают налёт вражеской авиации. За это время никто не пошевелился, не вздохнул, не моргнул.

– Так, когда же дядя Леша сделает площадку?.. – малыш по-взрослому требовал указать точное время выполнения работ.

Эта сигнальная фраза всех вернула к жизни: тётя Иза, подхватив рукой юбку и побросав сумки, помчалась по лестницам домой. Соседи задвигались, зашумели. Собаки загавкали. Дятел продолжил долбить кору дерева во дворе.

Друзья-собутыльники приветствовали появление Брыни в пивном баре поднятыми кружками с целебным, по данным некоторых медицинских работников, в основном: санитаров, шоферов, уборщиц, – напитком. Пиво пенилось, искрилось, играло янтарём.

С этого дня друзья стали любить Брыню значительно сильнее прежнего, одновременно завидуя и втихомолку мечтая, чтобы он где-нибудь больно оступился. Не хорошо отличаться от товарищей положением – это чревато неискренностью.

«Брыня! Если ты смог укротить тёщу, то ты действительно святой, – зашумели друзья. – А то, что мы в данный момент не видим нимб у тебя над головой – похоже, он просто вышел пообедать. Без нимба в свиту президента никак не попасть, как ни хитри, а ты попал. Так что он у тебя настоящий. Только теперь следи за ним и своей святостью, которую можно легко уронить на государственной службе. Там же, как в авгиевых конюшнях… смрад, да и среда далеко не божественная. А не удержишь благой огонь в руках – вмиг всё перемениться может на клоаку. Потому как ныне ты тёщу на поводке держишь, но если она с цепи сорвётся – то сразу же узнаешь, каков нрав мопса из преисподней. Мы за тебя будем переживать, и если ни молиться – сам понимаешь, что в пивном баре творить молитву – это святотатство, то чокаться бокалами и толкать здравицы в честь твоей стойкости от напасти бесовской».

«Спасибо, други», – ответил Брыня, не скрывая слезу на глазах, и заказал всем присутствующим по бокалу пива.

«Виват!» – прокричали три раза друзья и погрузили губы в пенистые воды. Воды раздались и оставили на верхних губах товарищей белый отпечаток отхлынувшей волны.

Расставаясь поздно вечером, друзья-товарищи слёзно обещали молить господа, чтобы не дал Брыниной тёще с цепи сорваться. Брыня, слыша пожелания друзей, пообещал мысленно, как только попадёт домой, сразу же проверить прочность цепи, на которую посажена тёща. Глаза слипались сном неимоверной силы. Он кого-то обнимал, кого-то целовал, а после наступил сплошной мрак, и вся вселенная ушла почему-то из-под ног. В ушах ещё что-то звенело, лаяла собака, а после шуршала игла на окончившейся пластинке патефона. И хотелось только одного, чтобы кто-нибудь наконец-то выключил, этот чёртов, патефон, вращающий пластинку вхолостую.

* * *

Николай полулежал на подушках дивана, забросив ноги в обуви на диван. В его президентской, слегка хмельной послеобеденной голове зрел план, в заглавии которого просматривалась фраза: а ну их всех побоку – эти бесконечные государственные дела. Тело, душа и мысли жаждали близких тёплых отношений с любимым человеком. Хотелось любви необъятной и чистой, нежной, всепоглощающей и бесконечной. Он думал о Наталье и составлял мысленно планы по организации их встречи. Очень сложно встречаться с обычной женщиной, если ты президент, чёрт побери. Всегда рядом охрана, группы слежения, телохранители, эскорт, сопровождающие лица… Просто напасть какая-то, а не президентство. Николай пыжился в поисках способа нелегального посещения возлюбленной, вспомнил прежний вариант с пребыванием в багажнике автомобиля, но все они ныне выглядели не убедительно и не надёжно. Охрана президента – это совсем иное, чем охрана двойника президента, и схитрить невероятно сложнее. Он даже в сердцах, решил было без всяких сокрытий, послать все подальше, приказать, осадить всю свору прикреплённых к нему людей, но вынужден был и от этой идеи отказаться. Охрана президента, во всем своём разнообразии служб, подчинялась парламенту, и спрос за жизнеобеспечение президента исходил оттуда.

«Черт подери эту президентскую власть!» – Николай тузил кулаками и ногами диван, извиваясь ящерицей, всё равно, как малыш не желающий есть манную кашу.

Президент с безысходностью в сердце, поднял трубку телефона секретаря и зло крикнул:

– Фельдъегеря ко мне срочно!

Фельдъегерем, а проще, – посыльным по личным делам президента, ныне являлся «святой человек» Брыня. Точнее, Брынюк Алексей – подобранный, обласканный, пригретый, одетый…