Да, начинается эта книга с того, что Камю делает очень странное заявление. Непонятное. Шокирующее. Скандальное. Камю пишет: «Есть только одна философская проблема, и это проблема самоубийства». Это очень странно. Потому что мы с вами привыкли, что философия занимается бытием, сознанием, познанием, добром, злом. Почему самоубийство? Почему это главная проблема философии? Камю объясняет: философы спорят, как устроен мир, Земля, Солнце. Галилей отрекся, и правильно сделал: не стоит человеческая жизнь того, чтобы ради истины геоцентризма или гелиоцентризма класть голову на плаху или идти на костер ради того, что там: гелиоцентризм или нет? В конце концов, не все ли нам равно: что вокруг чего вращается? Но, говорит Камю, я знаю много людей, которые убивают себя, потому что их жизнь бессмысленна. То есть смотрите: через констатацию самоубийства Камю выходит на какую тему? На тему повсеместного обессмысливания и обесценивания жизни. Вопрос о смысле жизни и о бессмыслице жизни. То есть за проблемой самоубийства скрывается более глубокая проблема: а стоит ли жить? И вот так мы начинаем постепенно приближаться, неторопливо прибредать к абсурду.
В нескольких словах я скажу, как мы, читатели, подходим к абсурду вместе с Камю. Камю подходит к абсурду с разных сторон. И надо стразу сделать первую ремарку – очень важную. Абсурд – это что? И это где? Абсурдный мир, абсурдный человек, абсурдный герой. Это существует и встречается всегда и везде, во всех мирах и культурах? Нет, говорит Камю. Абсурд, как потом и Бунт, мы увидим, характерны для определенного типа культур, в которых исчезло сакральное. Для Камю, как и для Сартра, безумно важно открытие Ницше о «смерти Бога» как главном событии нашей эпохи, определяющем все. Вот это самое главное. В мире сакрализированном, в культурном мире мифологическом, органическом, первобытном или средневековом никакого абсурда нет. Ну какой абсурд? Все понятно. Все живое, все прекрасное. Есть Тот, Кто все создал и Кто во все вносит смысл. Вот добро, вот зло, вот жизнь, вот смерть, вот жизнь после смерти. Какой там абсурд? Абсурд – это явление, присущее миру «после смерти Бога». Мира десакрализированного. Это очень важно. Это первая ремарка, пока мы еще даже не подошли к абсурду, но надо это сразу зафиксировать.
Ну а теперь давайте будем подходить к абсурду, что же это такое, откуда он берется, как проникает в нашу жизнь. Камю как человек, который все-таки прошел, пусть и опосредованно и заочно, некоторую выучку феноменологии Гуссерля, любит начинать с повседневности, с чего-то очень близкого. Не с возвышенного, а с самого обычного. Он говорит: вот, наша повседневность. Понедельник, вторник, среда, четверг, пятница. Утро, завтрак, работа, обед, ужин, сон. Один день, второй, третий. Все повторяется, все нормально. Потом в этот мир вдруг входит скука. Входит ощущение постылой повторяемости и монотонности. Появляется странная мысль, что самое главное будет завтра. Всегда завтра, завтра, с понедельника! А в какой-то момент понимаешь, что завтра ничего не будет или будет как сегодня, будет только хуже, некоторый зенит пройден, ты попал в какую-то ловушку. И так, через скуку, через повторяемость, через монотонность, через осознание времени, начинает вползать в нас этот самый абсурд. Через такие вот совершенно повседневные феномены: скуку и повседневность. Это с одной стороны. Так мы приближаемся постепенно к абсурду.
С другой стороны, говорит Камю, есть и другой подход, приводящий нас к абсурду. Через природу. Я уже говорил, что Камю любил природу, море, солнце.
Но только одно добавлял: прекрасной и гармоничной вечной природе нет до нас дела. Она нас даже не замечает, что как-то оскорбляет и обескураживает и ужасает. Это важная тема, помните, у Тютчева: «и равнодушная природа» нас не слышит, и нет ей до нас дела. Равнодушный мир, мир, которому нет дела до человека.
Мы живем в мире самообольщений. Нам кажется, что птицы для нас поют, солнце для нас светит, ручеек для нас поет свою милую песенку… травка зеленеет, солнышко блестит, ласточка с весною в сени к нам летит. Все для нас! И вдруг мы понимаем: да нет, исчезнем мы – ничего не изменится. Нашего отсутствия не заметят так же, как не замечали нашего присутствия!
Я думаю, многие из вас читали, разумеется, такую великолепную вещь, одну из самых великих философских книг середины ХХ века как роман Рэя Брэдбери «Марсианские хроники». Читали? Молодцы! Помните, там одна из последних хроник рассказывает о том, как заканчивается жизнь на Марсе. И там описывается опустевший дом, напичканный бытовой электроникой, в котором уже люди исчезли, а еще все электрическое хозяйство как-то по инерции само собой работает… И там все время появляется (читаемый каким-то механическим прибором над опустевшим миром) очень трогательный чей-то стишок. Вот примерно такой. Привожу по памяти, читал лет двадцать назад, надеюсь, более-менее точно:
Очень экзистенциально и трогательно все это у Брэдбери, не правда ли? Великая вещь. Хочу еще раз зафиксировать, о чем говорит Камю. Миру нет до нас дела. Исчезнем мы – и ничего не изменится. И вот так абсурд уже начинает нас серьезно цеплять. И мы подходим к самой сути: а что такое абсурд, где он вообще? Что это такое?
И Камю дает несколько разных определений абсурда. Во-первых, он говорит: абсурд не в мире и не в человеке. Абсурд – это отношение между человеком, жаждущим смысла, и миром, в котором он этого смысла не находит. Камю говорит: мир ныне бессмысленен. Пока мир был сакрален, пока в нем жили боги или бог, царили мифы языческие или библейские, мир был другим. Он был теплым, осмысленным, соразмерным человеку и неравнодушным к нему. Он был Домом. А теперь мир как-то обесчеловечился, обессмыслился. Абсурд – это не то, что внутри нас, и не то, что вне нас. Я настойчиво и тревожно спрашиваю мир: «Зачем?» А мне эхом доносится обратно: «Незачем». А я не могу незачем. Как писал тот же Достоевский, столь любимый Камю, человеку важно не просто жить, а «зачем» жить!
Вот одно определение абсурда, может быть, самое главное. Это некое отношение между человеком, жаждущим смысла, и миром, в котором смысла больше не находится, не обретается. Это мир после события «смерти Бога», надо всегда это помнить!
С другой стороны, давайте определим абсурд иначе. Давайте вспомним то, о чем я говорил в самую первую нашу встречу, что экзистенциализм не антинаучен и не антиразумен, а антисциентичен и антирационалистичен. Экзистенциализм не отрицает разум, а показывает его границы. Камю – француз, соотечественник великого Декарта, житель классической страны Просвещения, человек, который ужасно любит повторять такое словосочетание, как «ясность видения». Который разумен и методично последователен. И который одновременно современник мировой войны, нацизма и большевизма. Как он переживает катастрофу современности? Он вдруг понимает, что мир-то неразумен! Что разум очень немногое значит в человеке и в мире. И что разум поэтому немногое может нам открыть и поведать о мире и человеке. Камю дает такое классическое определение абсурда. Он говорит: «Абсурд – это разум, ясно осознавший свои пределы». Вдумайтесь в это! Вот еще одна формула крушения модерна. Разум вдруг осознает себя банкротом. Сравните с горделивым гегелевским «все действительно разумно» (то есть управляемо разумом и проницаемо для разума)! Камю говорит: мир неразумен, мы жаждем смысла и этого смысла не находим, абсурд – это разум, ясно осознавший свои пределы… Да, разум важен, это наше орудие, мы им пытаемся что-то прояснить, осветить, как фонариком в темной комнате. Но мы вдруг видим, что и мы до конца неразумны, и мир неразумен, и фонарик наш колеблется, а вокруг темная бесконечность галактики, и разум осознает свои пределы.
Вот еще одна формула абсурда, если угодно.
Я думаю, что с разных сторон мы с вами вошли в то, что такое абсурд для Камю. Думаю, вы, если не поняли, то, что важнее, прочувствовали примерно, о чем идет речь и почему это так важно и касается всех нас – и вас, и меня. Куда интереснее – что будет дальше. Что такое абсурдный человек, как он себя ведет? И главное: в абсурдном мире жить очень тяжело. Как прикажете жить бессмыслицей, когда ты ищешь смысла? Смысла жизни и смысла каждого ее кусочка, фрагмента. И какие стратегии, какие пути тут возможны? И куда идти? И как уйти из мира абсурда? И надо ли из него уходить? Это, собственно, то, чему в основном посвящена книга «Миф о Сизифе».
Итак, что такое абсурд, откуда он берется, как мы в него входим (а он в нас), надеюсь, вам примерно понятно. Теперь вопрос: как же быть с абсурдом, как к нему относиться? Как жить абсурдному человеку в абсурдном мире? Камю рисует две очевидные возможные стратегии поведения. Они кажутся противоположными, но на самом деле, если использовать название печально известной статьи Шафаревича, это «две дороги к одному обрыву». Два пути, которые одинаково непригодны. И, при всей своей противоположности, они обе Камю решительно отрицаются. Что это за два пути?
Первый путь – это то, с чего мы начали: самоубийство. То есть: «Ах, я пришел в этот мир, и в нем нет смысла! А без смысла я не могу. И потому я, как сказал Иван Карамазов, „возвращаю билет. Я ухожу!“». (Или, если угодно, как Свидригайлов, я «уезжаю в Америку».) Суицид. То есть радикальное отрицание мира. Я жажду смысла; в мире нет смысла, я хлопаю дверью. Я бы это сравнил с дезертирством. Это мое выражение, но здесь, думаю, оно уместно. Если абсурдный мир – это некая площадка, где я себя вдруг обнаружил, почему-то нашел, то тут я просто ухожу из мира. Сбегаю с этого поля брани. Отказ от мира. Вот один путь. Самоубийство.
Второй путь кажется прямо противоположным первому, но по сути своей, Камю говорит, он ничуть не лучше. Если в первом случае я говорю: нет, этот мир меня принципиально не устраивает, дайте какой-нибудь другой! то второй вариант: я не отказываюсь от жизни, не ухожу из мира, а отказываюсь от вопросов. Я отказываюсь от осознания смысла жизни, отказываюсь от осознания бессмыслицы. Короче говоря, от всего того, что, как вы понимаете, в экзистенциализме делает человека человеком. Должен заметить: Камю, как и все экзистенциалисты, разумеется, отрицал, что он экзистенциалист. Он объясняет это в «Мифе о Сизифе» очень просто: экзистенциалист – это Сартр, я не Сартр, значит, я не экзистенциалист. Камю говорит нам, читателям, смотрите, что это за вариант жизненной стратегии, осознанной или (чаще) неосознанной: физически я живу, но я просто перестал быть человеком. Я становлюсь овощем, становлюсь частью ландшафта. Потому что человек – это тот, кто знает о смерти, о бессмыслице, кто ищет смысл, задается всеми этими мучительными и вечными вопросами. А тот, кто остается жить просто как свинья какая-нибудь, как баобаб, но при этом говорит: я – это не я, я не хочу ни о чем думать, не грузить себя ничем грустным и ужасным, не размышлять о смерти, не знать об ответственности. Камю называет этот вариант бегства от абсурда «метафизическое самоубийство». Физически мы живы, но как люди перестаем существовать. Мы растворяемся в ландшафте. То есть человек становится просто вещью среди вещей, предметом.
Когда я об этом говорю, мне приходит в голову один образ. Наверное, все вы как люди образованные читали когда-то «Одиссею». (Хотя лично я предпочитаю у Гомера, конечно, «Илиаду».) Лучше читать ее в переводе Жуковского, а не в переводе Вересаева. И вы помните, там есть знаменитый момент, когда Одиссей в своих долгих странствиях попал на остров к волшебнице Кирке (или Цирцее, по латинской транскрипции) и его спутники пошли гулять по острову. А коварная волшебница коварно дала этим спутникам выпить волшебное зелье. Они его выпили и стали свиньями. Но хитроумный Одиссей сумел ее ловко перехитрить, победить, и не только сам не стал свиньей, но и заставил ее расколдовать своих спутников и с ними оттуда быстренько сделал ноги. Когда я перечитываю эти страницы «Одиссеи», мне часто приходят какие-то мысли в духе «Бегства от свободы» Эриха Фромма. Я думаю: странный Одиссей! Жестокий Одиссей! Виноватый в том, в чем у Достоевского, как вы помните, Великий Инквизитор не совсем без основания упрекал Иисуса: в отсутствии снисхождения и жалости к людям. Вот он сделал такую странную вещь со своими спутниками: взял и превратил их снова в людей. А может быть, это то, о чем каждый из нас втайне мечтает: жить, но при этом ни о чем не думать, вернуться в гармонию природного утерянного рая (или детства), не страдать!? Ведь это так ужасно – иметь сознание! Вот, вдумайтесь: это такая травма – быть личностью! Суть древнего дионисийства в том, что ты сливаешься с природой, снимаешь с себя ответственность, перестаешь в вакхическом оргиастическом экстазе быть личностью. Может быть, это как раз то, о чем каждый из нас больше всего на свете мечтает? О такой гармоничной и бездумной свинской жизни. А Одиссей, не спросившись у своих спутников, вернул их к ужасной человеческой жизни.
Если первый сценарий я бы назвал дезертирством, то второй – капитуляцией. В одном случае мы бежим из абсурдного мира, во втором – капитулируем перед мировым абсурдом. В одном случае убиваем себя физически, в другом – метафизически, убиваем человека в себе.
При внешней противоположности: в одном случае – предельно радикальное отрицание абсурдного мира, в другом – полное его принятие, это два пути к одному обрыву. Потому что и там и там абсурд исчезает – и человек в результате исчезает. А ведь, по Камю, абсурд – это все, что нам дано, это наша единственная реальность. Мир, в котором мы обречены ныне действовать. Мир после «смерти Бога».
И в том и в другом случае мы перестаем быть людьми. Или физически, или метафизически убиваем себя. В одном случае уходя из мира, в другом случае растворяясь в нем, мы перестаем быть людьми. Мы уклоняемся, как бойцы, от поля битвы. И вот Камю вдруг говорит, что и то и другое не годится. Нужен третий путь.
ebooksa