Экзистенциализм. Возраст зрелости

22
18
20
22
24
26
28
30

Но человек – не центр природы, а просто ее часть, и тут людям не стоит зарываться, забываться и превозноситься, говорит Монтень. Не стоит наивно думать, что мы – венец природы, какие-то самые главные. Монтень очень много, замечательно и увлеченно говорит о талантах, уме и выдающихся способностях животных. Он не человека ставит во главе природы, а даже, пожалуй, наоборот, животных возвышает над людьми (еще одно удачное противоядие против нашей заносчивости и гордыни!). Он бы никогда не согласился с Декартом, который через полвека скажет, что животные – это сложные автоматы, у которых нет души, со всеми вытекающими из этого, весьма печальными для них, последствиями. Христианский антропоцентризм и логично вырастающий из него оголтелый гуманизм Нового времени, приведшие нас к опустошению природы и к экологической катастрофе, глубоко чужды французскому мыслителю. Он постоянно подчеркивает, что у животных он находит и разум, и способность рассуждать, называет их нашими братьями, говорит, что они во многом лучше нас. Так же как Монтень парадоксально и провокативно поднимает простого крестьянина над ученым, так же как добродетельность индейцев возносит их в глазах философа выше испорченных цивилизацией растленных колонизаторов и конкистадоров-европейцев, так же и животное он полемически ставит над человеком (опять же, вопреки гуманизму и антропоцентризму).

Вот замечательная, мудрая и шутливая фраза из «Опытов» об этом (напоминающая и о Чжуанцзы, и о Кэролле), мне кажется, бесконечно много можно медитировать над ней. Это одно из наиболее любимых мною изречений Монтеня – прелестный пример инверсии: «Когда я играю с кошкой, кто знает, не забавляется скорее она со мной, чем я ею?» А и в самом деле: кто с кем играет, кто над кем тут потешается?!

То есть не стоит думать, что это – звери, которые годятся только на то, что мы их должны пустить на шерсть и мясо! И больше-де они ни на что не пригодны. Животные, как минимум, обладают не меньшими, чем мы, люди, талантами и способностями. Вовсе человек не венец мира! С одной стороны, человек не подобен Богу, а Бог не подобен человеку, сокрыт от него, не доступен нашему познанию; с другой стороны, человек проигрывает даже животным. И, конечно, лично мне подобная позиция намного ближе, чем Декарт с его животными-автоматами (от которых недалеко – у Ламетри и Гольбаха – и до Человека-Машины и Мира-Машины!).

Вот еще послушайте, пожалуйста, как замечательно: «По суетности воображения он равняет себя с Богом, приписывает себе Божественные способности, отличает и выделяет себя из множества других созданий, приуменьшает возможности животных, своих собратьев и сотоварищей». Человек не подобен Богу и не выше животных. И тут мы замечаем, что Монтень говорит здесь уже не как скептик – а как кто? Как стоик и эпикуреец (при всей их взаимной противоположности и борьбе). Многие исследователи говорят, что Монтень развивался от скептиков к стоикам и эпикурейцам. Я думаю, у него все рядом, синтез. Он не партийный человек не только в вопросах политики, но и в вопросах философии. Как известно, это стоическая мысль: доုлжно жить в согласии с природой, природа как нечто великое и абсолютное.

С другой стороны, эпикурейские мысли о наслаждении, о радостном отношении к жизни. Монтень призывает человека жить осознанно, осмысленно, жить в скромности, в самопознании, в смирении, уединенно и призывает нас радоваться мимолетной жизни. Вот мы встречаем в «Опытах» совершенно эпикурейский тезис: «Отличительный признак мудрости – неизменно радостное восприятие жизни».

Подобно эпикурейцам (но не стоикам!), Монтень резко разделяет Божественное и природу. Как некогда античный деист Эпикур вынес богов за скобки мироздания, поселив их в «междумириях» (интермундиях), так же поступает и Монтень. Только для него Бог играет более важную роль: Он связан с человеком через веру и через тайну. Призыв радоваться, не высовываться, жить скромно, независимо и уединенно, культ дружбы – эпикурейская струя в мировоззрении Монтеня. (Впрочем, культ мужской дружбы в сочетании с пренебрежением к любви к женщинам – общая античная мысль.) А стоическая тенденция у него – когда он говорит о природе как о высшей инстанции, которая выше всего, и выше нас, а мы ее часть, мы не выше животных, а может, даже ниже.

Очень интересно и поучительно нам, живущим в страшную эпоху краха и банкротства культуры Нового Времени, посмотреть, как Возрождение разрушается и приходит к самоотрицанию в творчестве Монтеня. Гуманизм, антропоцентризм, титанизм саморазрушаются. И последовательно категорически отрицаются им – и через сравнение человека с Богом, и через сравнение его с природой.

Ну и, конечно, через все «Опыты» лейтмотивом проходит старая античная мысль о философии как об искусстве жить. Иметь мужество принимать жизнь со всеми ее скорбями, глупостями, катастрофами, играми, условностями. У Монтеня много мыслей и высказываний на этот счет. Монтень призывает человека, помимо скромности и самопознания, еще к одной важнейшей добродетели – к естественности и простоте. Ничего не изображать, не пытаться казаться величественнее, прекраснее и мудрее, чем ты есть. Проделав путь из купцов в дворяне, Мишель Монтень не признает сословных перегородок и издевается над фальшью светской придворной жизни.

Тут, конечно, отчасти выход на политику, со всей ее суетностью, несправедливостью, бесчеловечностью, ложью и отчуждением. И Мишель Монтень, наверное под влиянием своего друга-протоанархиста Ла Боэсси, мудро считает власть и политику чем-то плохим. Да, власти надо повиноваться – ничего не поделаешь. Но при этом ее надо презирать. Политика – это вообще важная экзистенциальная тема. Человек, когда вступает в сферу социального и политического, неизбежно отчуждается, начинает жить фальшиво и неподлинно. Поэтому многие философы, от Эпикура до Кьеркегора, проповедовали культ уединения. «Если выпало в Империи родиться, лучше жить в глухой провинции у моря», – как все вы знаете от поэта. Сартр позже об этом будет много размышлять и писать. Это эпикурейская тема: «Проживи незаметно!» Равенство людей, свобода, дружеское общение, самопознание и созерцание, отказ от любых поз и имиджей. Даже вспомните вступление к книге, которое я цитировал в начале своего доклада, где он готов показать себя всем нагишом.

На эту тему пара цитат из «Опытов»:

«Человек может быть лишь тем, кто он есть. Он способен выдумывать лишь в меру собственного опыта. Какие бы усилия он ни предпринимал, ему всегда будет известна лишь собственная душа».

То есть мы – это мы. Для нас отправной пункт – лишь наш собственный опыт, и высшая цель – самопознание, обретение целостности, осмысленности и «неслыханной простоты» (по Пастернаку). Но при этом люди обычно очень суетятся. Что-то изображают, имитируют, говоря простым языком – выпендриваются. Как и Паскаль, его продолжатель и во многом ученик, философ из Гаскони демонстрирует невероятную противоречивость и странность человеческой натуры. Монтень как тонкий психолог-парадоксалист, постоянно показывает человеческую противоречивость: люди пытаются выйти из себя, бегут к миру; а когда мир их не устраивает, они к себе возвращаются.

«Не достигнув желаемого, люди делают вид, что желали достигнутого».

Это напоминает басню Эзопа и Лафонтена «Лиса и виноград» в кратком изложении.

Или вот еще, про равенство: «Души императоров и сапожников скроены на один лад». Это о равенстве людей вне сословий.

Еще одно прекрасное высказывание на тему отказа от позерства и вымученной искусственной сложности. Его особенно часто любят приводить в различных пересказах философии Монтеня: «И что толку становиться на ходули, ведь и на ходулях нам придется идти своими ногами. И на возвышеннейшем из тронов мира мы будем восседать на собственном заду, а не на чьем другом». Призыв к самопознанию, цельности, простоте, осмысленности проживания своей жизни вне ужасов и фарсов политики. Это эпикурейское «проживи незаметно». Это и у Паскаля есть. Не суетись! Не возносись, будь ровен. Стоическое: стремись к самопознанию, избегай страстей! (Хотя человеку свойственно впадать в страсти.) Самопознание – как ключ ко всему остальному. Нет для нас познания вне человека, знание человека о самом себе фундаментально и изначально – так в духе Сократа говорит Монтень.

Если подытожить его мысли о природе, о Боге и человеке, то выйдет вот что. Он против очеловечивания Бога, против превознесения человека над природой. Природа загадочна, прекрасна, непостижима, как и Бог. Животные ничуть не хуже, а в чем-то и лучше человека. Мы можем у них многому поучиться. Не надо суетиться. А люди суетны, непостоянны, изменчивы, капризны. Мир хаотичен. И этому хаосу мира соответствует и продуманная хаотичность книги «Опыты». Ее принципиальная несистемность, незавершенность и фрагментарность.

И наконец, если о жизни Монтень многое по-эпикурейски говорит: «Радуйся, довольствуйся малым, проживи незаметно», то еще одна важнейшая тема, в которой мы также можем увидеть будущего экзистенциалиста, – тема смерти. Тут явно преобладают в мысли Монтеня и Платон, и стоики. Одно из эссе в «Опытах» называется прямо по Платону (из диалога «Федон»): «Философствовать – это искусство умирать».

Монтень говорит о том, что мы должны непрерывно осмысливать свою жизнь и упражняться в искусстве умирания. Он пишет: «Нет ничего более прекрасного и оправданного, чем хорошо и честно исполнить роль человека». Но что это значит: исполнять роль человека? Давайте подумаем.

Монтень полон острого чувства присутствия смерти. И он всегда подчеркивает, что смерть – это, в первую очередь, именно наша смерть, а не смерть вообще. Вы, наверное, знаете, что Мартин Хайдеггер, спустя 500 лет в книге «Бытие и время» поднимает этот же вопрос и говорит о двух способах отношения к смерти: подлинном (в первом лице) и неподлинном (всегда в третьем лице). И то же самое находим в повести Льва Толстого «Смерть Ивана Ильича», помните? Когда умер Иван Ильич, все его знакомые облегченно подумали: вот он умер, он неудачник, а нас это, конечно, не касается! Уж мы-то никогда не умрем, не сделаем такой глупости! Это не про нас.