— Как ты держишься?
Она почувствовала, как внутри открывается старая тьма, пустота, которая поглощала ее разум, когда все становилось слишком ужасным. Такой костыль, механизм выживания, который она изо всех сил пыталась преодолеть.
Ханна смотрела на Майло, пока ее зрение не затуманилось.
— Я только что обрела его снова. У нас появился второй шанс. Это было чудо. Как будто Бог присматривал за мной, в конце концов. — Она судорожно вдохнула. — Как я могу потерять его? Как я смогу это вынести?
Бишоп сильно тряхнул головой. В его глазах блестели слезы.
— Я задавал себе те же вопросы. Снова и снова. В темноте ночи, когда просыпался от их криков. В тишине, когда их смех отдается эхом.
Ханна закрыла глаза, ее сердце разрывалось от боли. Бишоп остался один, ему некого обнимать. Он потерял даже больше, чем она, — его семью хладнокровно убили.
И все же он здесь, крепкий, как дуб, защищал ее, дарил утешение, как и подобает пастору, которым он был.
— У меня есть вера, Ханна. Моя вера поддерживает меня. Моя надежда.
— А когда ты ее не чувствуешь? Когда ты не видишь надежды?
— В этом и проявляется вера. Верить в то, чего не видишь. Доверять, когда путь труден и неясен. Верить, что даже в самую темную ночь взойдет солнце.
Она кивнула.
— Мои молитвы непрестанны, Ханна. Я молюсь за Майло, за тебя, за этот город.
— Мы благодарны за эти молитвы. — Ей удалось слабо улыбнуться. — Спасибо, Бишоп.
Призрак вскочил на ноги и повернулся к лестнице. Ханна и Бишоп посмотрели вверх.
Лиам спускался по ступенькам, его М4 висел в перевязи на груди.
— Есть изменения?
Ханна покачала головой.
Бишоп поднялся на ноги и взял свою винтовку, прислоненную к дивану.
— В любом случае, мне нужно заступить на вахту. Пора размять ноги.