Весенние ливни

22
18
20
22
24
26
28
30

— Если хочешь, я схожу к нему…

— Не смей! Прежде сам разберись с Раей. Привыкли играть рыцарей и покровительствовать.

— Но ты же хочешь, чтобы я сходил… Тсс, мама!.. — Евген положил руку на спинку стула и наклонился над столом.— Конечное «п» ты произносишь неправильно. Попробуй сильней выталкивать воздух.

Вошла мать.

Лёдя отстранила от себя брата, опять стиснула виски и углубилась в книгу.

2

Как назло погода в тот день испортилась. По небу ветер гнал рваные тучи, которые, казалось, спускались всё ниже н лохматились. Несколько раз накрапывал дождь. Правда, недолго, и вскоре, как бывает весной, следы его подсыхали, хоть солнце и не выглядывало. Даже начинало пылить. А тучи всё неслись и неслись совсем не по-весеннему.

В тревоге Лёдя то и дело подходила к окну, смотрела на улицу, на небо. «Не хватало, чтобы полил по-настоящему,— тоскливо думала она.— Что тогда?» Тревога рождала недоброе чувство. Хотелось обвинять и людей и небо — всё было против нее.

Она трижды разглядывала себя в зеркало и каждый раз отворачивалась. Не нравилось платье — узковатое, хоть уже и отпущенное, не нравились лицо, фигура. Платье сидело неуклюже, топорщилось, лезло вверх, и его приходилось обтягивать. Лицо было осунувшееся, поблекшее.

Лёдя сердилась на себя, что волнуется и больно ждет этой встречи, что, как никогда, хочет быть красивой и никак не может перебороть себя. Ее раздражали тихая задумчивость матери и взгляды, которые та бросала на нее тайно. Был ненавистен весь сегодняшний день — позорный, безжалостный.

Неужели она заслужила это? Чем? И когда всё кончится? Начинает хамить даже Комлик. По какому праву?.. Обиду переживать вообще тяжело. Терпеть же ее от человека недостойного вовсе невыносимо.

Как и обычно, она с Кирой побежали в столовку первыми: Прокоп и Трохим Дубовик задержались, убирая возле машин. Кира заняла очередь в кассу, чтобы взять талоны. А Лёдя, захватив четыре жестяных подноса, пристроилась в очередь за обедами. Нетерпеливо посматривая на подружку, медленно приближавшуюся к кассе, и боясь, что та не успеет, Лёдя вертелась вьюном и прикидывала, сколько человек на худой конец придется пропустить.

Все спешили. Столовая гудела от разноголосого гама.

Перебрасывались просьбами, передвигали столы. Звякали подносы, тарелки, пахло борщом, жареным мясом. Лёдя привыкла к такой суматошной толчее, находила в ней что-то занимательное. Но сегодня ей сделалось дурно — от запахов, от сутолоки. Следя за Кирой, стараясь подавить подступающую тошноту, она не заметила, как к ней подошел Комлик.

— Подвинься-ка, — тернулся он о Лёдю плечом и попытался стать перед нею.

— Чего вы, дядька, толкаетесь? — обиделась она. — Вы же здесь не стояли.

— Пусти, говорю.

— И вам не стыдно?

— Коли тебе — нет, мне тоже. У меня живот не растет…

У Лёди закружилась голова.