На закат от Мангазеи

22
18
20
22
24
26
28
30

Макарин, точно в ступоре, краем глаза успел увидеть, как нависающий над рекой сгусток мрака стронулся с места. Ближе. Еще ближе.

- Камень! – Иринья сорвалась на визг.

И тогда Шубин заорал.

Его долгий басовитый вопль заметался по реке, усиленный невесть откуда взявшимся эхом. И опустилась глухая тишина. Все разом стихло, ветер, треск веток, плеск воды. Вокруг даже стало светлее, будто темнота рассосалась, уползая обратно за деревья. Стал виден мутный блеск на волнах, свисающие ветви. И накренившийся над речкой древний, заросший лишайником дуб, чьи распростертые над потоком корявые голые лапы едва не достигали противоположного берега. Дуб был уже довольно далеко, и постепенно скрывался в темноте, пока не исчез окончательно.

Иринья, обессилев, сползла вниз. Хадри быстро, чуть ли не на четвереньках перебежал обратно на нос, перебираясь через мешки, гребные банки и воеводу с Макариным.

Шубин стоял, хрипло дыша и еле ворочая рулевым веслом. Было видно, что ему тяжело. Пот градом лил по темному лицу.

- Что это вообще было-то, а? – прохрипел Макарин и только сейчас ощутил, что во рту у него сухо, как в пустыне. Он пошарил в ближайшем мешке, где у него была припасена баклажка с родниковой водой, не нашел ее, зачерпнул ладонью воду из реки, втянул губами холодные капли. Руки дрожали.

- Чернолесье, - сумрачно ответил воевода. – Мне рассказывали, да я не верил. Ужас из ниоткуда. Наваливается вдруг из темноты, да так, что руками-ногами шевелить сложно. Паника, ежели по-ученому. Я такой страх разве что один раз до этого испытал. Когда атака панцирной конницы, а у меня десяток пеших стрельцов, и мы в чистом поле без защиты. Врагу не пожелаешь.

- Да как же это ниоткуда, - опешил Макарин. – Оно же тут стояло, на берегу, лапы к нам тянуло.

Воевода хмыкнул.

- А, ты опять свое чудище увидел… Впрочем, не мудрено, в этой тьме чего только не привидится.

Макарин оторопело молчал, пытаясь осознать услышанное.

- То есть хочешь сказать, что и в этот раз ты увидел медведя?

- В этот раз я даже медведя не увидел, - покачал головой Кокарев. – Хоть и смотрел во все стороны, хоть и боялся до ужаса. Ничего. Одна тьма. Хоть глаза выколи. А страх… Он был у меня внутри. Вот так-то. И у тебя наверняка тоже.

Макарину стало не по себе, точно реальность уплывала у него из-под ног. Он с детства этого боялся, с тех пор как его дед упился до белой горячки и бегал по двору с саблей, гоняясь за чертями. Порубил пятерых из дворни и кончил свои дни, упав в колодец. Не было ничего опаснее, чем видеть то, чего нет.

- Иринья! - громко прошептал Макарин. – Но ты ведь тоже видела! Ты видела его! Ты хотела отдать ему камень. Шубин, хоть ты скажи.

Но Иринья молчала, уткнув голову в колени. И молчал Шубин.

- Кстати, понятно, отчего у тебя все эти видения, дьяк, - сказал воевода. – Это все потому, что ты в церкву редко ходишь. Ведь тебя ж в Разбойный с Посольского перевели, а там у вас прямо-таки рассадник безбожников. С басурманами да католиками всё якшаетесь. Небось к батюшке последний раз еще в Тобольске захаживал? Вот теперь и чудится тебе язычество всякое.

Макарин не стал говорить, что в церкви не был с тех пор, как покинул Москву. Он искренне считал себя верующим, но к большинству попов испытывал что-то вроде брезгливости. Слишком много лицемерия и продажности, слишком много лжи и трусости. Слишком много неверия среди тех, кто обязан верить. Можно было по пальцам пересчитать служителей, которых не сломило время.

- Вас, поморцы, это тоже касается, - разошелся воевода. – Вы и сами-то полуязычники, и даже церкви у вас, говорят, с истуканами. Вот и притягиваете к себе всяких чудищ да демонов. Веровать надобно правильно, тогда и зло не пристанет. Не говоря уж про этих языческих… как их бишь тот бедный малый называл… менквов, да.