Это был лик, вырубленный в коре на высоте в три человеческих роста, еле заметный, почти стершийся. Длинный нос, трещина рта, круглые глаза, которые, казалось, смотрели прямо вниз, на лодку и сидящих в ней людей. Макарин почувствовал, как холод пробежал вдоль позвоночника.
- Лево идти, - ухмыльнулся Хадри и потряс рукой в сторону левого протока.
Они опустили весла и стронули лодку с места.
Иринья закончила перевязывать немца и теперь тихо сидела возле его головы, закрыв глаза и мерно покачиваясь. Макарин старался на нее не смотреть.
Лес становился все гуще, светлый кустарник уступал место черному замшелому бурелому, и медленно опускалась на узкую речушку темнота. Было так тихо, что даже еле слышный плеск весел казался неуместным. Только иногда из леса внезапно доносился треск ветвей, то справа, то слева, то спереди, то сзади, то далеко, то все ближе и ближе, и тогда казалось, будто кто-то большой и быстрый следует за ними по пятам, перепрыгивая с берега на берег. Макарин опустил голову, стараясь ни о чем не думать, ничего не слышать, и только грести, грести. А когда забылся и снова глянул по сторонам, то страх, внезапный и непонятный, сковал мысли и руки.
Черные вековые стволы нависали над головой, и змеились их бесконечные ветви, полускрытые темными листьями, и мрак подступал к мутной воде все ближе, переползая через поваленные деревья, через сгнившие кустарники и тускло сереющие мхи, и тогда Макарин вдруг понял, что они уже довольно давно плывут сквозь Чернолесье.
Еще несколько раз встретились на их пути речные развилки и вырубленные на стволах лица демонов, знаки, указывающие, куда двигаться дальше. Хадри наловчился и теперь почти с первого раза, по одному ему понятным признакам, определял дерево с вырубленным ликом. Забрасывал веревку, осторожно притягивал ветки, стараясь не шуметь. Лики попадались разные. С дуплами вместо рта и сучками вместо глаз, разукрашенные резьбой и даже с искусно вырезанными на гладкой коре морщинами.
Пока они углублялись в чащобу, становилось все темнее, и в этой темноте чудилось что-то враждебное, будто холодные глаза неведомых существ кровожадно разглядывали их со стороны. Макарин то и дело вскидывал голову и оглядывался, пытаясь рассмотреть хоть что-то в окружающей черной пустоте.
- Факел бы зажечь надо, - прошептал воевода. – Ни зги не видно.
- Не вздумай, - тихо ответил Шубин. – На огонь враз сбегутся все те, кого ты видеть не захочешь.
Хадри нервно елозил на своем посту, высовываясь далеко вперед, щупая длинным шестом дно и всматриваясь. Даже в наступившем мраке он безошибочно выбирал путь, заставляя принимать лодку то вправо, то влево, искусно огибая торчащие из воды коряги. Макарин следил за ним, не сводя глаз, лишь бы не смотреть по сторонам. Тяжелые ветви выплывали из мрака, свисая до самой воды. Чтобы их не потревожить, приходилось иногда наклонять голову, вжимая ее в плечи. Мерный плеск воды, тяжелый прелый запах бурелома и неведомых растений усыплял, и Макарину казалось, что они плывут уже целую вечность, и еще целую вечность будут плыть. Только на мгновение он забылся, и глянул в сторону берега, и тут же пожалел об этом, потому что там, на берегу, в кромешной тьме между деревьями медленно плавали тусклые маленькие огни.
Огней было немного, может с десяток, но от их потустороннего танца холодный пот выступил на спине. Нельзя было понять, как далеко находятся эти крошечные сгустки бледного света. Они ничего не освещали, а мрак вокруг них становился только гуще, но по мерцанию некоторых из них можно было догадаться, что расстояние не близкое. А потом до Макарина вдруг дошло, что огни мерцают потому что их что-то загораживает, что-то большое, бредущее от дерева к дереву, от огня к огню, вдоль течения реки, вслед плывущей лодке, и тогда он отвернулся.
- Светляки что ли? – громко, очень громко, непростительно громко вопросил воевода, указывая на берег, и тут же налетел ветер, и затрещали ветки, и был еще какой-то звук, но его нельзя было выделить средь других, потому что сознание его отвергало.
- Не приведи бог вам пойти за этими светляками, - тихо ответил Шубин, когда ветер стих. – Не вернетесь.
И снова опустилась ватная тишина, и снова в ней тонул мерный плеск волн, и снова потянулись бесконечные черные ветви. А потом они услышали крик.
Жалобный и тонкий, он возник впереди, сперва еле слышный. Медленно, не спеша набрал силу, завибрировал вокруг, заставляя внутренности сворачиваться от ужаса, и также медленно утих, растворился в бескрайней мгле, но Макарину он уже был безразличен, потому что впереди от черной стены леса отделилось еще более черное ничто и шагнуло к лодке. На него нельзя было смотреть, и Макарин не смотрел, он просто знал, что оно там стоит, на берегу, совсем рядом, огромное, в три человека ростом, нависает над водой, протягивая к ним длинные руки. Неведомая тяжесть опустилась сверху, вдавила тело и вынуло душу, перехватила дыхание, заставила бросить весла, вжаться в дно лодки, зарыться носом в вонючие шкуры. Во всем мире не осталось ничего, кроме всепоглощающего страха, и так было долго, очень долго, пока в этот скукоженный мирок не проник откуда-то визгливый нервный срывающийся шепот, глухие звуки потасовки, и только тогда Макарин поднял голову.
Иринья висела на Шубине дикой кошкой, осыпая его градом слабых ударов, по лицу, по рукам, по груди.
- Отдай мне камень, Шубин! – ее хриплый голос захлебывался в панике. – Он ждет, ты видишь, стоит и ждет! Отдай мне камень!
Шубин остервенело загребал рулевым веслом, не обращая на нее внимания. Сзади подскочил Хадри, вцепился в девку, пытаясь ее оттащить.
- Какого лешего, дьяк! - зашипел воевода, вытаращив глаза. – Весла в руки, греби, греби! Жить надоело?