На закат от Мангазеи

22
18
20
22
24
26
28
30

- В этот год что-то совсем уж рано, - сказал Шубин.

- Бог за грехи наказывает, - буркнул воевода. – Нечего было с колдуном связываться. Как окунулись в ворожейство, так вам боженька небо за шиворот и опрокинул. Ладно бы еще польза была. Но ведь и не узнали толком ничего. Вы как хотите, а я до разбойной крепости и своих казачков доберусь, тут же их в ряд построю и прямой дорогой до Мангазеи подамся.

- Там твоя служба, воевода, - сказал Макарин. – Ты обязан это сделать.

- Да, - Кокарев задумался. – А твоя служба, дьяк, сидеть в приказе да бумаги перебирать. И какого лешего ты в пустоши сбежал? Служек не нашел? Так я б тебе уступил парочку.

- Привык все делать самостоятельно.

Воевода вздохнул.

- Да, такой недуг мне известен. Сам болею. Если что важное один могу сделать – один и сделаю. Плохие мы с тобой начальники, дьяк.

- Время такое. Никому веры нет.

Иринья сидела на носу лодки, закутавшись в ворох шкур и накидок. С последней стоянки она не сказала ни единого слова, только вздрагивала, когда с берега доносился треск веток и шорох листьев, будто пробирался там кто, то ли человек, то ли зверь, то ли чудище. Шубин пару раз подсаживался к ней, бросив весла, пытался говорить, но девка продолжала сидеть, молча и неподвижно, втянув голову в плечи и уткнув нос в меховой воротник.

- Н-да, - сказал воевода. – Такой крюк сделать, страх пережить, мухоморов нанюхаться, и все бестолку.

- Пока рано выводы делать, - возразил Макарин. – Ее видение было смутным. Возможно, оно еще поможет.

- И ты в это веришь? – фыркнул воевода.

Макарин не ответил. Он помнил подземный мрак и бесплотный голос, шепчущий про отшельника в высоком срубе. И не знал, что услышала и увидела там Иринья. Девка отмалчивалась долго, до самого полудня, да и на стоянке была немногословна. Буркнула что-то про потерянный след, какого-то следопыта да самоедское стойбище на излучине, а потом долго шепталась с Хадри, чертила на заиндевевшем песке знаки и символы, пока Хадри не осклабился и не закивал радостно, видать, вспомнив, где оно, это стойбище. Покинув озеро, они постепенно стали заворачивать на закат, а потом и на север, в земли самоедов.

- Ворожейство дело тонкое, - сказал Шубин. – Прямых ответов в нем не бывает. Одни намеки. И караван наш, стало быть, скрыт такой пеленой, что даже подземные духи его не замечают. Они только указали следующую остановку на нашем пути. Там все и узнаем.

Воевода проворчал что-то, сплюнул и отвернулся.

Лес постепенно исчезал, растворялся сперва в невысоком редколесье, потом в болотистых низинах. Река разлилась шире и теперь сверкала в лучах заходящего солнца, как серебристая лента, зажатая меж посеревших от стужи холмов.

- Сдается мне, разбойную крепостицу мы в стороне оставляем, - проворчал воевода, разглядывая окрестности.

- Твоя правда, - сказал Шубин. – Она там, на восходе, меньше полудня пути. Доберемся до стойбища, наймешь охотника с лодкой или нартами, он тебя и довезет до твоих казаков. Я бы, впрочем, не рассчитывал, что они тебя дожидаются.

- Это как? – вскинулся Кокарев.

- Когда мы их покидали, то слышали разговоры. По крайней мере часть из них хотела в Мангазею возвращаться, как только канасгетское войско подальше отойдет.