Мистер Вечный Канун. Город Полуночи,

— Но мистер Бэрри… — Чарли покосился на их надсмотрщика.

— Но ты ведь Клара Кроу, ведьма, — тебе многое под силу. Например, ты можешь усыпить его!

Чарли угрюмо поджал губы.

— Я уже пытался утром, — сказал он. — На него почему-то не подействовало. Зато он сразу же почувствовал, что я хотел сделать, поэтому и схватил меня за ухо.

Томми не унывал:

— Тогда у нас остается только один выход. План, который я придумал. Его нужно отвлечь.

— Но…

— Нет, не спорь, — твердо сказал Томми. — Потому что именно я буду отвлекать мистера Бэрри. Тебе выбраться важнее. Только вернись за мной потом! Нам еще пугал нужно останавливать!

— Мне все это очень не нравится…

— Почему?

— Этот Бэрри… он странный. Я слышал, как он бормочет себе под нос, что, будь его воля, он всем канарейкам свернул бы шеи. Думаешь, мы не сильно похожи на канареек?

— Не бойся, — успокоил Томми. — План хороший. Он сработает…

Но план не сработал. Хэллоуинский день, который и так был хуже некуда, в какой-то миг стал сущим кошмаром. Мальчишки полагали, что мистер Бэрри глуп, неуклюж, медлителен и что он не представляет угрозы. Что ж, они ошиблись…

Их попытка побега просто вывела его из себя. Это было ужасно, это было… чудовищно.

Мадам Скарлетт Тэтч стояла и не шевелилась.

Ее комната была пустой. Совершенно. Никаких стульев, столов, шкафов. Даже кровати нет. Лишь голые стены, обклеенные старыми желто-коричневыми обоями, да окно, выходящее на улицу перед домом.

Скарлетт замерла в самом центре комнаты, а перед ней на полу расположились несколько огромных чемоданов и упакованная в дорогу картина. За спиной новоприбывшей гостьи топтался на месте Пустой Костюм, сменивший себя (костюм) с шоферского на фрак дворецкого, манишку и галстук-бабочку. Кожаные перчатки превратились в шелковые, тонкие и белые.

Мадам Тэтч и не подумала оскорбиться за столь неприглядную комнату, предоставленную ей — казалось бы, самому почетному гостю. Совсем наоборот, «пустота, и никак иначе» было ее обязательным требованием.

Скарлетт взглянула на чемоданы — и в тот же миг защелки на них отскочили, а крышки откинулись. Из чемоданов в комнату посыпались вещи и выпрыгнула пара удобных кресел. Один из кофров, отбросив в стороны крышку и боковые стенки, развернулся в модный туалетный столик белого дерева с большим овальным зеркалом и ящичками с золочеными ручками, украшенными тонкой резьбой. Само собой, столик был в несколько раз больше чемодана, которым являлся изначально. Другой чемодан развернулся и перестроился в кровать с пышным бархатным балдахином и десятком шитых подушек. Еще один — в гардероб на точеных ножках c затянутым бордовой ширмой зеркалом на дверце; он сразу же отодвинулся к дальней стене. Последний большой чемодан превратился в серебристую ванну, уползшую в угол и стыдливо спрятавшуюся за складной ширмой-стойкой, которая прежде была чемоданной крышкой.

Когда с чемоданами было покончено, начала разворачиваться картина. Узлы бечевки развязались сами собой, оберточная бумага спала, и взору открылось написанное маслом штормовое море. Картина поднялась в воздух и полетела к окну, словно ее кто-то в гневе отшвырнул прочь. В следующее мгновение она вылетела через раскрывшиеся створки. Вид за окном тут же переменился. Дождь начал стучать не по крышам домов унылой серой улочки, а по волнам черно-серого моря. Безбрежные воды разливались прямо под самой стеной и тянулись за горизонт, словно Крик-Холл вдруг превратился в корабль, преодолевающий океан.