Мистер Вечный Канун. Город Полуночи,
Кристина Кэндл никого ни в чем не подозревала, никого не обвиняла и никогда не жаловалась на жизнь. Она просто была собой, беспечной Кристиной Кэндл, и особо не желала для себя иной судьбы, понимая, что «нечто большее» всегда налагает и дополнительные занудные обязанности, а еще никому не нужную ответственность. Вот и была у нее одна цель, главный план в жизни, основная линия, которой она всячески пыталась следовать, — быть Кристиной Кэндл.
— Что такое «быть тобой», Кристина? — спросил бы ее Виктор, если бы он вдруг взял у нее еще одно интервью, а она, к примеру, являлась какой-нибудь столичной знаменитостью. Ведь именно такие вещи у них обычно и спрашивают, поскольку простому читателю всегда интересно, как живут знаменитости.
А Кристина ответила бы, игриво поглядывая на него из-под черной челки:
— Знаешь, Вик, это просто. Быть Кристиной Кэндл — значит ездить по городу на «Драндулете», скучать в библиотеке, отнекиваться от сидения с малышней, встречаться с Дороти и Эбигейл, подглядывать за Джонни Кирни с Можжевеловой улицы. Порой все это можно скрасить натравливанием тетушек друг на друга или ухаживанием за бабушкой: книгу ей почитать или просто помочь прогуляться по саду. Еще изредка бывает игра в бридж с дядюшкой Джозефом (когда мама не видит). Хоть дядюшка и жульничает, но все равно он забавный — порой рассказывает такие анекдоты, от которых мама пришла бы в ужас (если бы умела это делать), а еще он всегда так остроумно поддевает свою супругу, тетушку Мегану, и любимых отпрысков, Сирила и Мими. Раньше, Вик, быть Кристиной Кэндл значило дружить с папой, но со временем он заперся в своем кабинете, и его заменили Дороти и Эбигейл. Вот такая жизнь. Не хорошая, не плохая, местами скучная, местами отличная. Иногда, правда, бывает очень грустно.
— А в последнее время? — спросил бы Виктор, важно поправляя жилетку.
— В последнее?.. — делано задумавшись, закинула бы она ногу на ногу. — Да, знаешь, в последнее время быть Кристиной Кэндл — значит влипать в различные истории по вине одного неотесанного болвана, быть винтиком в чужих планах и невольной участницей чужих интриг. Весьма неприятно быть Кристиной Кэндл в последнее время. А еще это предчувствие смерти…
— Что? Смерти?
— Ну да… Знаешь, такое гаденькое чувство, когда, закрывая глаза, видишь перед собой могильный камень с надписью:
— Кем не став?
— Взрослой, счастливой, живой… собой. Я не знаю. Никем не став — ведь смерть лишает всего, оставляя лишь жуткий озноб из-за земли, которая вокруг тебя. Ты спрашиваешь, откуда это взялось? Ощущение обреченности у вполне жизнерадостной девушки, наибольшей бедой которой когда-то было то, что Дороти пыталась копировать ее одежду и походку? Дядюшка сказал однажды: «Милая, книги до добра не доведут, пей лучше шерри». Жаль, что я не послушалась.
— Во всем виновата книга?
— Да, книга, в которой было написано: «Каждый из тех, кто встретит Кровавую Мэри, вскоре погибнет мучительной смертью». И эта короткая, в общем-то, фраза, глупая примета, будто открутила ржавый кран в душе, и из него полилось то, о чем давно не вспоминалось, вроде «Мама, а куда я попаду, когда умру?»
— Мама, а куда я попаду, когда умру? — прошептала Кристина пересохшими губами, и в голове вдруг возник образ мамы, которая поправляет ей подушку и шепчет на ухо: «Ты никуда не попадешь, потому что не позволишь себе умереть. Особенно без спроса. Ты не должна принимать такие важные решения, как взять и умереть, не посоветовавшись с мамой, ты поняла, Кристина?»
Кристина стряхнула оцепенение, будто налипший древесный пух. Она не позволит себе умереть — пусть это глупое предзнаменование из какой-то там книжки убирается ко всем чертям. Она еще посмеется над этой нелепицей и выпьет в честь победы над своим страхом предложенный дядюшкой шерри. Если мама разрешит. Или когда она отвернется.
Мама стояла в стороне и безразлично глядела на то, как Марго — Кристина вздрогнула — сидит на коленях у привязанной к стулу Скарлетт Тэтч и ест ее лицо. Своими крошечными ручками с длинными тонкими пальцами Марго придерживала тетушку Скарлетт за подбородок и растрепавшиеся волосы. Серый язык маленького монстра слизывал кровь, а острые игольные зубы откусывали кусок за куском; челюсти шевелились, пережевывая обрывки кожи и мяса.
От этого тошнотворного зрелища Кристину отвлек звон разбившегося стекла и жуткий громкий шепот, словно раз за разом повторяющий ругательства на непонятном древнем языке. Кристина повернула голову и увидела картину, от которой в ней мгновенно поднялась ярость: вся кровь прилила к голове, а кулаки неосознанно сжались.
Кровавая Мэри уже почти выбралась из зеркала. Она проникла в этот мир уже по пояс и отламывала осколок за осколком, пытаясь освободиться.
Кристина закусила губу. Она вдруг почувствовала, что кровь в ее венах вовсе и не течет, а будто пересыпается, как песок. И в каждой песчинке она ощутила микроскопическое семя. Семя, которое обладает силой крошечного солнца. Сотни тысяч таких семян жили внутри нее и в любой миг намеревались прорасти, вырваться наружу. Теперь она не была просто Кристиной Кэндл — она была кем-то иным. Кем-то намного более могущественным — тем, кому нужно просто захотеть, чтобы сделать что-то невероятное.
И она захотела. За мгновение переместившись к зеркалу, молодая ведьма раскрыла ладонь, и в нее влетел зеркальный осколок. Схватив Кровавую Мэри за иссиня-черные волосы, она задрала ей голову.
Кровавая Мэри начала размахивать руками, пытаясь ногтями разорвать горло Кристине, но та лишь рассмеялась ей в лицо.