— Вся Триединая Линия в сборе! Мои дорогие наследницы! — проворковала она тоном примы на подмостках.
— О, сколько патетики, — поморщилась Корделия. — Я уж и забыла, что ты без этого просто не можешь.
— Бабушка!
Кристина шагнула было к Джине Кэндл, но Корделия остановила ее:
— Не стоит.
Рыжая ведьма опасливо покосилась на собственную мать.
Та же медленно и величественно шагнула навстречу, а парящие в воздухе свечи отплыли в стороны, освобождая ей дорогу.
— Неужто боишься, что я причиню вред своей любимой малышке? — с наигранным удивлением спросила Джина. — Как ты причинила мне?
— Нет, — ответила Корделия и шагнула ближе к матери, словно меняя позицию в шахматной партии. В каждом ее движении проглядывали напряженность и готовность напасть. Она ненавидела эту женщину каждое мгновение своей жизни последние двадцать шесть лет. Она знала, на что способна ее мать. И вот та стоит перед ней, обретшая свободу и былую силу. Более того, став еще сильнее в момент, когда замкнулась Триединая Линия.
— Тебе не стоит меня бояться, дочь, — ласково, будто убаюкивая, сказала Джина и сделала еще один коротенький шаг; подол ее платья подобрал волну серебристого тумана и направил его в сторону Корделии. — Ты ведь знаешь, что я ничего тебе не сделаю.
— Потому что при всем желании не сможешь, — язвительно ответила дочь, и клуб тумана распался-растаял, так и не доплыв до нее. — И тебя, верно, это чертовски раздражает. Но ты ведь помнишь, кто здесь Средоточие, и будешь хорошо себя вести?
— О, а когда это мы поменялись ролями? — удивилась Джина и прикоснулась к вуали; за нею глаза старой ведьмы блестели, как искры во тьме. — Это ведь слова мамы, и ты — моя дочь, а не наоборот.
— Как мне сегодня напомнила моя собственная дочь, мы стали равны, мама, — сказала Корделия. — Лучше признайся, это ведь отнюдь не обряд Триединства выпустил тебя, верно?
— Так и есть. — Джина кивнула чересчур резко, и даже через вуаль было видно, как с ее лица посыпалась пудреная пыль. — Это твоя дорогая сестрица совершила крошечную оплошность, когда ловила Ключа. Вот бездарность-то…
— Тебе-то чего жаловаться? — подняла тонкую рыжую бровь Корделия. — Стоишь тут, изливаешься желчью и лицемерием. Как в старые недобрые времена. Словно и не прошло ни дня. Строишь козни, лелеешь планы…
— О, эти планы, — вдохновенно сказала Джина. — О, эти козни… Меня оскорбляет твой тон, девочка. Ты говоришь так, будто я какая-то Селен Палмер. Но мои планы, уж будь добра, не криви душой, оказались настолько важными, что ты неустанно пыталась их воплотить в жизнь все последние годы и даже сейчас продолжаешь ими жить.
— Ты заблуждаешься, мама, — презрительно усмехнулась Корделия. — Я здесь как раз для того, чтобы помешать тебе.
— Как?! — по-настоящему удивилась Джина. Она вдруг поняла, что дочь не шутит. — Что это вдруг на тебя нашло?!
— Я вела свою игру, мама, и проиграла, — поджав губы, ответила Корделия. — Сегодня я поняла, что достаточно себя обманывала. Быть может, чтобы это понять, тебе самой нужно проиграть, но, знаешь ли, свобода Иеронима и последующие бедствия не стоят того, чтобы всего лишь преподать тебе урок.
Джина Кэндл вальяжно облокотилась о гроб.