На расстоянии в несколько метров, Андрей держал напарника под прицелом. Порывшись в сумке, он достал фонарь и кинул его Михаилу.
— Не отставай! — предупредил проводник.
Они попали на лестничную площадку и побежали по ступеням вверх. Тяжелое дыханье уставших мужчин постепенно перебивало звуки стрельбы, доносившиеся снизу. Где-то наверху они выбежали в очередной некогда жилой блок и в свете яркого пятна света продолжили побег. Сколько они бежали, Андрею было сложно сказать. Коридоры, проемы, лестницы, трубы, цифры и буквы в темноте проносились перед глазами и он совсем перестал ориентироваться. Оставалось лишь надеяться на опыт и знания проводника.
Близкий к тому, что сердце и легкие откажутся работать, Андрей заскочил в ячейку за Михаилом, который внезапно изменил маршрут и запрыгнул в открытую дверь. Когда оба оказались внутри, Михаил отпихнул спутника, потянул тяжелую гермодверь и запер ее. Несколько минут они оба пытались отдышаться. Андрей рухнул на стул в углу комнаты, отчего тот жалобно скрипнул, готовый развалиться. Михаил оперся на стену, но вскоре сполз по ней на пол. Восстановив дыхание, Андрей покопался в сумке, достал флягу и сделал несколько больших глотков.
— Мне дай, — попросил Михаил. — Горло дерет от сухости.
Еще несколько раз отпив, Андрей закрыл флягу и подумал, достоин ли был его спутник испить воды. Однако все же кинул ее проводнику. Отдохнув от бега, Михаил заговорил.
— Ты зачем это сделал?
— Что именно?
— Зачем ударил горбуна?
— А что мне оставалось делать? — продолжал отвечать вопросами Андрей.
— Тебе же предлагали в собор пойти. Ты бы там сына встретил. Они же тебе сказали.
Андрей округлил глаза, погружаясь в раздумья, и понял, что решение бежать было не полностью обдуманным.
— Я не знаю, — начал он, — я не хочу иметь дело со слизью. Он сказал, что надо было пить слизь. Не хочу быть, как они.
— Понимаю, — Михаил кивнул. — Правильно поступил.
Невзирая на похвалу, Андрей еще несколько минут сомневался в правильности своего решения. В какой-то момент возникло ощущение, что до сына было рукой подать, но он сам от него отмахнулся. На душе появилось странное жгучее разочарование от того, что он, быть может, поддался трусости. Стараясь отогнать гадкие мысли, он взглянул на Михаила.
— Так ты, значит, сам чернобожник?
— Был, — после задержки ответил Михаил, — давно уже нет.
— Почему у тебя пятен нет?
— Я не проходил причастие.
— Но ведь они должны…