Подходящее для купания место сыскалось скоро: всего-то пришлось пройти по высокой траве, что буйно росла в тепле и сырости, перепрыгнуть через подтопленный овражек и пробраться через молодую можжевеловую поросль. Раскинулась перед ней тесная полянка, зато хорошо укрытая со всех сторон от ветра и взглядов чужих.
Сонно посвистывали в ветвях иволги, звенели комары, осмелев к вечеру да у воды. Елица распустила поясок и сложила понёву на земле. Огляделась ещё раз и скинула рубаху, оставаясь и вовсе нагой. Ничего, никто сюда не сунется — не знают ведь и поостерегутся. Она распустила косы одну за другой — уж больно хотелось пыль да пот из волос выполоскать — и, медленно ступая по усыпанной старой хвоей траве, дошла до воды. Ступила на самую мель и замерла, тихо зашипев от того, какой неожиданно прохладной оказалась Яруна. Видно, питали её многие студенцы, не давая нагреться даже под щедрым нынче Дажьбожьим оком. Привыкнув, Елица пошла дальше, покрываясь гусиной кожей, вздрагивая и отгоняя мысли повернуть назад. Но как окутала вода живот, почти обжигая, она выдохнула и окунулась до шеи. Сразу стало хорошо. Яруна приняла её, точно дочь свою. Подхватила, обласкала. Рассыпались в стороны блестящими в закатном свете иглами мальки, щекоча руки и бока. Елица встала, упираясь самыми кончиками пальцев в слегка тинистое дно, и откинула голову, погружая волосы в воду. Ещё немного поплавав вдоль берега, она повернула назад. Вышла — и словно родилась только что — такая лёгкость наполнила всё тело. Наспех обтеревшись рушником, Елица натянула липнущую к телу чистую рубаху, достала из кошеля гребень резной и уселась на мягкую травку — влажные волосы расчёсывать. После принялась сплетать их в косы нетугие, чтобы и сохли понемногу, и не мешались. Распутывала она прядь за прядью, глядя в гаснущую вместе с вечерней зарёй даль, и сама не заметила, как напевать стала одну из песенок девичьих, что не раз затягивали они вместе с Веселиной в беседе на посиделках. Растекалась оттого горечь в груди, и сами собой подкатывали к глазам слёзы, да Елица гнала их — чего о былом вздыхать?
Она уже доплетала вторую косу, как вздрогнула слегка, заслышав будто бы тихий шорох в густых ивовых зарослях, что обрамляли тесную, словно обрывок платка, полянку. Замерла, насторожившись, но звук не повторился. Она обернулась, вытягивая шею: мелькнула как будто в переплетении ветвей светлая рубаха.
— Леден? — Елица привстала, даже забыв закончить косу.
Почему он? Она и сама себе ответить не могла. Скорее можно было подумать, что Чаян глядеть на неё придёт. Но в который раз срывалось имя младшего Светоярыча с губ раньше, чем Елица успевала о том подумать. Может, это и вовсе просто игра последних лучей светила на листве? А шорох — дыхание неспешного ветра? Никто ей не ответил, не прозвучало больше ни единого звука — только отголоски шума, что лился с недалёкого становища, метались тихим эхом — а больше ничего.
Решив больше здесь не задерживаться, Елица поднялась и вернулась в лагерь, уж не замечая обратного пути и того, как цепляются за влажную рубаху и волосы жадные ветки, как режет щиколотки острая трава. Подгоняемая смутной тревогой, от которой озноб по спине бегал пуще, чем от воды студёной, она едва не выкатилась на поляну, выдохнув с облегчением.
Боянка уставилась на неё недоуменно, так и не подвесив ещё котелок над разведённым уже огнём. Оглядели княжну отроки, и Чаян, что у костра сидел, складывая набранные им с братом ветки в аккуратную кучу. Елица отдышалась чуть и до того глупо себя почувствовала: и чего неслась назад, словно гнался кто? Оправив подол, она подошла к огню и села рядом с челядинкой, складывая понёву и рушник на коленях.
— Случилось что? — поинтересовался Чаян, пытаясь заглянуть ей в лицо.
— Да так… — она улыбнулась. — Напугалась неведомо чего.
Взглянула на княжича: не удастся ли понять, видел он её, укрываясь среди ив, словно худое задумал — или нет? Но лицо его было спокойным, усталым и чуть красноватым после целого дня под взором Дажьбожьего ока — каким угодно, но только не таким, каким должно быть, подглядывай он за ней и впрямь. Радай громко шлёпнул ладонью по шее, убивая комара, который, несмотря на дым костра, всё ж к нему подобрался — и разрушил лёгкое напряжение и тишину.
Тихий всплеск со стороны реки заставил ещё раз вздрогнуть. Въедливо разглядывая Чаяна, Елица не сразу и заметила, что у огня собрались не все. Из воды вышел Леден, придерживая на поясе мокрые, облепившие его сильные ноги порты. Обрисовывала ткань, признаться, не только их — Елица тут же взор отвела, хоть блестящая от стекающей тонкими дорожками воды кожа его так и притягивала — рассмотреть, подмечая каждую мелочь, запоминая до каждого шрама, изгиба тела, что в свете пламени выглядело сейчас словно из глины умелой рукой вылепленным.
Брашко подскочил с места и споро подал княжичу полотнище — обтереться, а больше, кажется, прикрыться всё ж. Потому как и Боянка задышала сбивчиво, пряча взор, всё ж нет-нет, да на княжича поглядывая.
— Хороша водица, — довольно рыкнул Леден, подходя к костру, растираясь до красноты. — Да после такого дня я бы и полынью прыгнул.
Чаян понимающие усмехнулся: он-то уже, видно, искупался. Подсыхали на ветру его завитые от влаги тугими кольцами волосы. Леден ненадолго скрылся в палатке и вернулся уже одетый в сухое.
И всё то время, пока они все вечеряли, Елица посматривала то на одного княжича, то на другого, и всё больше убеждалась, что тот шорох в ивняке и рубаха белёная ей всё ж почудились. Чего только не увидишь в незнакомой чаще.
Наутро, как сквозь туманную пелену пробилось встающее над лесом светило, все не сговариваясь повыбрались из палаток и принялись за спешные сборы. До Яруницы надо было добраться сегодня — не иначе. Дым от огня смешался с влажным маревом, что стелилось над водой, скрадывая противоположный берег, перетекало над землёй, путаясь в траве, розоватое в лучах Дажьбожьего ока. Отроки позёвывали, сворачивая укрытия, Боянка хлопотала над утренней, неохотно принимая помощь Елицы. Словно сама хотела за всеми мужами вокруг ухаживать.
В скорости выбрались снова на дорогу: туман густой, оросив траву щедрой росой, растаял, открыв взору чистое небо. Стало быть, день нынче будет таким же жарким.
Протянулась вдаль знакомая тропа, затряслась телега по колеям и камням вновь, и оставалось только уповать на то, что в пути больше ничто не задержит. Попадались навстречу и путники, что добирались из одной веси в другую или в Остёрск. Охотно подсказывали, когда доводилось сталкиваться с ними на коротких привалах, что до Яруницы осталось всего ничего. И многие поглядывали на братьев с любопытством, узнавая, может, в них княжичей отринутых собственным домом и боярами, да спросить не решались.
А к вечеру на одном из широких, вытянутых вдоль Яруны палов показалась и весь долгожданная: росыпь невысоких изб и полуземлянок с покрытыми густым дёрном крышами. Таких домов Елица почти и не видала: только в юности, разрушенными на окраинах самых южных земель княжества. Там, откуда двинулось их племя на север, обживая угрюмые леса, селясь вдоль глубоких, величавых рек. И жильё они себе устраивали бревенчатое, просторное, не скупясь, но испросив разрешения, брали у Хозяина леса деревья, выбирая только лишь подходящие, добрые. А здесь люди ещё хранили умения предков строить так, что сила вся в дом из земли шла. И было в их избах всё, верно, так, как и много десятков зим назад. Но и от северных соседей они давно уж переняли многое, придавая их укладу свои черты.
И потому Елица с трепетом необычным в душе озиралась по сторонам, пока добирались до дома старосты здешнего. Верно, он или жена его должны знать, где нужное святилище есть. Сами княжичи дороги до него, конечно, не ведали. Рассказала им что-то Любогнева, да они о том Елице ничего не передали. И показалось ей тогда, что после разговора с матерью они ещё долго были смурными и озадаченными. Видно, не только она, узнавая обрывки минувшего, всё больше убеждалась, что закавыка та с Сердцем совсем уж недобрая.
ebooksa